Олег Гончаренко - Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы

13 ноября 1917 года там же, в московском храме Вознесения, прошли заупокойные службы по всем юнкерам, погибшим в ходе самого ожесточенного в Москве боя, завершившегося у Никитских ворот. Как известно, часть юнкеров и офицеров похоронили в ограде храма. О самих ноябрьских боях 1917 года и поныне напоминают мемориальные доски с соответствующими надписями, установленные в центре Москвы в годы советской власти. Их легко можно отыскать на стенах зданий бывшего штаба Московского военного округа на Остоженке, Провиантских складов на Садовом кольце, на гостинице «Метрополь», а также на здании Центральной телефонной станции на Большой Лубянке.

Важно напомнить читателю и о том, что часть погибших в столкновениях с московскими большевиками юнкеров была захоронена на Братском кладбище на территории бывшего села Всесвятского, еще в 1970-е годы остававшемся в виде небольшого клочка земли возле храма Всех Святых, в нескольких метрах от современной станции метро «Сокол». Это кладбище было основано в 1915 году. Сразу же на нем стали погребать нижних чинов и унтер-офицеров, казаков, сестер милосердия, офицеров, авиаторов от ран и болезней, скончавшихся в московских лазаретах. Там же хоронили чинов союзных армий и даже некоторых военнопленных. А вскоре после октябрьского переворота в 1918 году, через год, оно превратилось в место расстрела сотрудниками Московской чрезвычайной комиссии офицеров — участников неудавшегося заговора по спасению царской семьи, а также пойманных членов подпольной организации «Союз защиты родины и свободы». Кроме них там были расстреляны сотни взятых в качестве заложников лиц: чиновники, просто титулованные и нетитулованные дворяне, московские клирики и обыватели.

В российской прессе 1990-х годов приводились данные о том, что на Братском кладбище за три года Гражданской войны московскими чекистами было расстреляно свыше 10 тыс. человек. Газета «Вечерняя Москва» опубликовала в конце прошлого века пространные сведения о списках жертв расстрелов 1920-х годов, в их перечень были включены также и лица, убитые и захороненные на тайном кладбище на территории Яузской больницы. Среди них числились офицеры Императорской армии, те, кто вернулся из эмиграции на родину, и те, кто был схвачен ГПУ при попытке нелегального проникновения на территорию СССР. Разумеется, «справиться» своими силами в ходе массовых расстрелов МЧК не могла, но в те дни для этого недоброго дела нашлось немало добровольных помощников из числа горожан. Это можно объяснить отчасти общим стремительным распадом нравственного начала части народа, считавшей, что теперь любое зло в отношении державного прошлого России, которое так ненавидели большевики, будет поставлено им только в заслугу.

Усилия узурпаторов власти по разложению воли народной дали ужасающие всходы. Сам распад духовного уклада народа в те годы оказался столь скорым и необратимым, что вызвал потрясение даже у былых приверженцев либеральных ценностей и так называемых «демократических принципов» государственного управления. Долгое время эти господа тешили свою гордыню членством в тайных организациях и претендовали на монопольное обладание высшим знанием о путях оздоровления государственной жизни. В появлявшихся статьях не только литераторов, но и общественных деятелей того времени сквозь недоумение сквозит явная обреченность. Дневники Зинаиды Гиппиус, Александра Блока, Марины Цветаевой и записки Михаила Осоргина сохранили на своих страницах опыт произошедшего «просветления» духа, «открывшихся глаз» на большевизм и его сторонников, на беспощадную власть толпы и предчувствие грядущего хаоса. Горьким сарказмом наполнены строки мемуаристов, повествующих о небывалом кризисе всей российской жизни, всех, кто мог сколь бы то ни было связно изложить свои переживания на бумаге — бывших высших чиновников империи, аристократов, великих князей, их морганатических жен и представителей полусвета.

И даже когда на юге России затеплились первые очаги белой борьбы и исход этой борьбы еще не был так ясен ни одной из сторон, большевики не умерили своего разрушительного пыла, продолжая губить российскую цивилизацию так, как только они могли это сделать.

В начале 1918 года в Петрограде и Москве в знак протеста против обнаружившихся преступлений большевизма начались забастовки служащих, врачей, учителей, инженеров транспорта и связи, чиновников государственных министерств и ведомств. В ответ на забастовки на практике стала претворяться большевистская концепция «принудительного труда» и последовавшая за ней «эпоха военного коммунизма», кстати, не имевшая конечной цели восстановления довоенного уровня экономики державы. Ведь впереди перед очами большевистских вождей маячила «перманентная революция» во всем мире, и России ими было уготовано быть лишь инструментом и временной базой для осуществления их глобальных замыслов.

Из-за отсутствия профессиональных кадров, желавших верой и правдой служить большевистскому интернационалу, из-за разрушительных последствий их деятельности во всех отраслях промышленности, объем производства в России начал неуклонно снижаться, составив к 1920 году всего лишь 20 % от показателей 1913 года. Не прошло и года после того, как большевики взяли власть, а уже в разных частях России рабочие стали поднимать восстания и выступать против правящего режима. Власть большевизма, вплоть до своего формального распада в 1991 году, никогда не была безобидной формой управления страной. В основе ее деятельности постоянно присутствовал деструктивный метод в отношении к российской государственной традиции, исключающий любую идею разумного созидания взамен разрушаемого ею «несовершенного прошлого».

В ноябре 1917 года был принят декрет «о рабочем контроле над производством», именуемый в тогдашней советской прессе «красногвардейской атакой на капитал». Он санкционировал конфискацию частных фабрик, заводов, иных производственных мощностей, включая даже небольшие предприятия. Конфискованные новой властью предприятия требовали средств, необходимых для оплаты эксплуатационных расходов, включая заработную плату рабочих, однако существовавшая банковская система, рухнувшая по милости большевиков почти моментально, унеся с собой не только средства учреждений, но и все вклады населения и предприятий в банках и сберегательных кассах. Золото и драгоценные металлы, которые сразу же стала конфисковать советская власть, использовались ею лишь на собственные нужды, призванные обеспечить и по возможности дольше продлить ее существование, а также гарантировать безбедное существование за границей, если большевикам не удастся удержаться в России. В отсутствие годами сложившихся схем финансирования промышленности национализированные новой властью крупные и средние заводские предприятия и фабрики стали останавливаться один за другим. Это породило неизбежный скачок цен на промышленные товары; зарплата рабочим и служащим предприятий не выплачивалась, да и сами деньги стремительно обесценивались.