Иван Куторга - Ораторы и массы

Его чисто европейский социализм был мало понятен нам, да и не только нам, но вообще сколько-нибудь широким слоям русского общества. Нас привлекала его непримиримость к "углубителям революции" и к официальной тактике Совета рабочих депутатов, но мы, конечно, совсем не понимали его глубокого пессимизма и всей глубины переживаемой им трагедии. Однако мы постоянно ходили на те выступления, которые без особого успеха группа "Единство" предпринимала с безнадежной надеждой, что ей удастся наставить русских социалистов на путь истины и внушить им, что помимо идеи свободы, мира, социального равенства и братства народов существует еще и реальная действительность, в которой протекает русская революция; что, в частности, налицо, с одной стороны, великая война, где на карту поставлены насущные интересы русского народа, а, с другой стороны, существует беспредельная наивность, политическая неискушенность этого народа, его глубокое невежество...

ЧЕРНОВ

Эсеровские ораторы, как известно, выполняли в 1917 году разные мелодии. Партия была так же не едина, как и партия социал-демократов. Там от интернационалиста Мартова до Плеханова, здесь - от левого эсера Камкова до бабушки русской революции Брешко-Брешковской и до Савинкова и Керенского. Говоря в общем и целом, Савинков и Керенский (то есть правые эсеры) были молодежи многим ближе, чем Камков и Спиридонов, и не только: многим ближе, чем В.М. Чернов. Помню, этого последнего я слышал в Петрограде много раз, уже тогда, юношей, я был раздражен манерой говорить и спорить этого, в свое время прославленного, партийного лидера.

В.М. Чернов сразу произвел такое впечатление, как будто его диалектический талант весь направлен на одну цель: подсунуть слушателю недоброкачественный материал, как это делает приказчик сомнительной лавчонки. Хитрое, немного на сторону скошенное лицо, косящие в разные стороны глаза и... поток, неудержимый поток красивых слов, запас которых у оратора явно неистощим. Сладкая улыбка и жесты мужицкого "папаши" только увеличивали цельность образа. Таким представлялся мне В.М. Чернов в Петрограде, таким же знал я его в Праге, когда революционное оперение сильно повылезло и слова потеряли прежний глянец. Нас, молодых, не принадлежавших к партии Чернова "общественников", особенно раздражала манера его полемизировать. Было в этой манере полное презрение к истине. Полная неразборчивость в подборе аргументов и необыкновенно неприятная издевающаяся улыбочка; грубая неправда и какое-то неуважение не только к противнику, но и вообще к слушателю сменялись лирическими "отступлениями" и патетическими призывами "не бояться революции": не бойтесь чрезмерно политических чрезмерностей Ленина - таково одно из этих, ставших знаменитыми, изречений Чернова. Предвидение событий, как видит читатель, оставляло желать лучшего.

КЕРЕНСКИЙ

Керенский считается главным кумиром петроградской политической трибуны в первые месяцы революции до корниловского переворота, после которого отношение к Керенскому сразу сильно изменилось. Мне, как и всей нашей молодежи, о которой я пишу, пришлось слушать Керенского неоднократно. Впервые это было на одном из крестьянских съездов, не помню точно, на котором именно. "Наполеоновская" поза, резкие повелительные движения, резкий повелительный голос и страстная, исполненная революционного пафоса речь, речь в то же время глубоко патриотическая - все это, вместе взятое и усиленное общим воодушевлением и даже энтузиазмом, произвело на меня сильное впечатление, ярко памятное до сих пор. Когда я потом в эмиграции читал резкие нападки на Керенского, когда слышал его в эмигрантских аудиториях, когда я еще и еще раз убеждался в том, как "отзвучал" пафос этого человека, - я всегда вспоминал мое первое лицезрение кумира "Февраля". Керенскому тогда, как я видел своими глазами, целовали женщины руки, его восторженно выносили и вносили в автомобиль. Его головокружительную карьеру бурно приветствовали разные круги. Помню по этому поводу разговоры очень умеренных и, кажется, трезвых людей, собиравшихся и у нас за обеденным столом в Петрограде, и в усадьбе в Рязанской губернии. Не все эти люди разделяли пафос Керенского, многие уже тогда сокрушенно качали головами по поводу обилия слов и скудости "действий", но все признавали неустранимость этого человека. Потом я понял, что Керенский был подлинным олицетворением "Февраля" со всем его подъемом, порывом, добрыми намерениями, со всей его обреченностью и частой политической детской нелепостью и государственной преступностью. Ненависть лично к Керенскому объясняется, по-моему, не только его бесспорно огромными политическими ошибками, не только тем, что "керенщина" (слово, ставшее употребительным на всех европейских языках) не сумела оказать серьезного сопротивления большевизму, а, наоборот, расчистила ему почву, но и другими, более широкими и общими причинами.

В Керенском русская интеллигенция ненавидит самое себя, свое оплеванное прошлое. Так или иначе, но тогда к Керенскому мы не питали того раздражения и неприязни, которые у нас, "буржуазной" молодежи, вызывали иные социалистические деятели. Мы тогда долго совсем не понимали, какую опасную фигуру представляет собой этот вдохновенный трибун, всецело полагающийся на самую ненадежную силу из всех возможных - на силу слова. Мы не понимали еще, что своими вечными оговорками он разрушает, сам того до конца не понимая, такие свои необходимые начинания, как, например, поднятие дисциплины в армии вплоть до введения в ней (увы, теоретически) смертной казни. Молодежь, стоявшая левее нас, особенно, конечно, эсеровская, была Керенскому долгий срок очень предана, только после провала большого наступления и после июльского выступления большевиков настроение начало в этом смысле меняться. Выступление Корнилова ускорило этот перелом настроений, и ко времени Октябрьского переворота Керенский не был для молодежи тем кумиром, за которого она легко бы отдала свою жизнь. Начала уже обозначаться та "пустота", в которую и рухнул герой Февральской революции.

МИЛЮКОВ

Продолжая рассказ о наших хождениях по петербургским политическим ристалищам, перейдем теперь к слышанным нами ораторам кадетской партии. Это были наши наставники, "наши" лидеры. Понятно, что их мы слушали и понимали иначе, чем социалистов. Но и тут были любимцы и были чуждые, были речи глубоко волнующие и такие, которые мы до конца не понимали или которые для нас были как-то чуждыми. Большинство из нас были "правых" настроений, и это было одним из обстоятельств, определявшим наши симпатии, но только одним из них.

Политическая позиция П.Н. Милюкова в ту пору, его "империализм", его борьба за продолжение войны, его желание сохранить России плоды победы, его нежелание уступать Совету рабочих и солдатских депутатов и перестраивать Временное правительство в сторону увеличения социалистического элемента все это было нам особенно близко (потом я расскажу, как мы пережили апрельские-майские дни и уход Милюкова и Гучкова из правительства). Милюков тогда был кумиром и "надеждой" всех антисоциалистических элементов и, в частности, офицерско-студенческой и нашей гимназический молодежи "буржуазного" толка.

Читать дальше