Роже Каратини - Катары

Жители Тулузы в слезах шли за его гробом; разумеется, они оплакивали своего графа, но в первую очередь они оплакивали утрату национальной независимости. Право сильного восторжествовало, но какой ценой!

Изучая историю катаров и катарской ереси, не следует упускать из виду то обстоятельство, что судьба катаров, к коим следует причислить и защищавших их знатных окситанских сеньоров, строилась на основе трех типов поведения: 1) ярый прозелитизм и пропаганда; 2) искусное использование путей влияния (через посредство самых богатых из еретиков, обладавших замками и состояниями); 3) постоянная психологическая обработка подданных, которых катарские епископы удерживали в стороне от искушений католической церкви в «домах», о которых мы говорили выше, или в некоторых укрепленных замках — самым крупным и значительным среди них был Монсегюр. О нем в «Песни о крестовом походе» сказано устами Фулька, епископа Тулузского, во время Латеранского собора в ноябре 1215 года, что эта крепость была возведена с согласия графа Раймонда-Роже де Фуа:

[...] Господа, что сказал вам граф?

Что во всю жизнь не имел дела с дурной верой?

Однако худая трава взросла в его саду!

Скосил ли он ее? Нет: он так о ней заботился,

что она заполонила все его земли [139] Крепость Монсегюр располагалась на рубеже Арьежа и Ода. .

С его согласия был укреплен

пик Монсегюр, прибежище еретиков.

[...]

Пик Монсегюр? У меня нет на этот замок

никаких прав: он мне не принадлежит.

Этот укрепленный замок, в действительности принадлежавший одному из вассалов графа де Фуа — по имени Раймонд де Перелла, был расположен на северном склоне пиренейских владений Ги де Девиса, представителя одной из наиболее знатных семей Франции. Замок был возведен на закругленной вершине одного из пиков, на высоте 1207 метров, и его небольшой размер не позволял принимать в нем значительное число паломников: постоянно в Монсегюре могли жить лишь хозяин дома с семьей, а также весьма скромный гарнизон, так что большинство катаров, искавших там прибежища, на деле селились в деревне, расположенной у подножия горы, или в деревянных хижинах, построенных на ее западном склоне, откуда можно было увидеть приближение войска, если бы кто-то вздумал напасть на замок.

В первые годы истории ереси, то есть около 1204 года, замок лежал в развалинах; еретики, которые очень дорожили этим местом, очень подходящим для их богослужений, а также способным обеспечить им безопасность благодаря своему уединенному и возвышенному расположению, попросили сеньора де Перелла, направив для этого к нему своего епископа Гильяберта де Кастра, разрешить им восстановить замок. Они сами возвели вокруг его стен, чтобы затруднить к ним подступ, палисад из вбитых в землю кольев. Эта просьба и усердие, которое они проявили, собственноручно укрепляя свой замок, ясно показывают, что в их представлении Монсегюр предназначен был для того, чтобы стать штаб-квартирой катарской ереси, и не только из-за своего географического и стратегического расположения, но главным образом потому, что замок был построен во владениях графа де Фуа. Граф, катар в душе, провозглашавший себя католиком, образовал вместе с графом Тулузским и виконтом Раймондом-Роже Тренкавелем (также сочувствовавшим катарам) «политическую тройку» смешанного типа; они казались верными вассалами благочестивого короля Франции (в 1204 г. речь шла о Филиппе II Августе, чье правление продлится до 1223 г.), утверждали, будто почитают и уважают папу римского, однако на деле покровительствовали своим подданным, в большинстве своем сделавшимся в глазах католических властей еретиками,, а в глазах короля — мятежниками.

Совершенные, как сами себя именовали воинствующие катары, чья жизнь проходила в молитвах и самосозерцании, учении и проповедовании своей веры, нуждались в подобном месте, далеком от суеты больших городов и шума военных действий. Впоследствии, потому ли, что замок оказался слишком мал для того, чтобы всем им дать приют, потому ли, что уединение келий представлялось им более способствующим молитве, чем скученность, некоторые катары построили для себя у подножия стен замка, на скалах, нависших над пропастями, отдельные хижины. Там они в уединении и безмолвии погружались в молитву. Наконец, многочисленные катары — совершенные или простые верующие — менее суровые, но не менее искренние, — поселились в деревне внизу, под горой. Посетители всех сословий, прибывая из соседних городов, оставались в этой деревне кто на долгое, кто на короткое время, одни приезжали сюда из любопытства, другие поднимались в замок, чтобы осмотреть его, третьи плели там заговоры.

В самом деле, большинство вассалов графа Тулузского и графа де Фуа, лишившись своих феодов или своих замков, отнятых у них крестоносцами, — в Каюзаке, Муассаке, Безье, Каркассоне, Лаворе и других местах, — мечтали вернуть их себе. Этого хотел, к примеру, Раймонд-Роже Тренкавель II, изгнанный из своих каркассонских владений войсками короля Людовика VIII Льва; то же самое можно сказать о графе Раймонде VII Тулузском, у которого еще стояли поперек горла клятвы, которые ему пришлось произнести в одеянии кающегося грешника, перед собором Парижской Богоматери в 1229 году, при подписании договора, навязанного ему Бланкой Кастильской.

Так вот, Монсегюр понемногу превратился в полуподпольную столицу катарской ереси. Верные стекались туда со всех сторон, в особенности из соседней Испании, чтобы погрузиться в молитвенное созерцание и совершать катарские богослужения по всем правилам, а окситанские рыцари — для того, чтобы в духе сопротивления французским оккупантам готовить там освобождение своей родины под заботливым руководством тулузского катарского епископа Гильяберта де Кастра. Мы располагаем множеством рассказов, свидетельствующих о поведении этих катаров, которых можно в равной степени назвать, на языке современных политологов, окситанскими националистами, если мы хотим подчеркнуть политический аспект их деятельности, или предшественниками протестантов, если мы предпочитаем выделить ее религиозный аспект.

С этой точки зрения чтение «Песни о крестовом походе» особенно поучительно. Гильем из Туделы, автор первой части «Песни», по неизвестной причине становится на сторону крестоносцев и Симона де Монфора, перед которым преклоняется; зато его анонимный продолжатель был окситанским националистом, сторонником своего рода «Фронта национального освобождения Окситании».

Стремясь изложить все это короче и проще, скажем, что начиная с 1232—1233 годов тихий замок Монсегюр, несомненно, заставлял говорить о себе приверженцев римско-католической церкви, — иные даже именовали его «дьявольской синагогой», — однако в деревнях, расположенных неподалеку от этой таинственной крепости, равно как и в городах юго-запада, он был обычной темой для разговора с заезжими чужеземцами. Следователей, которым суд Инквизиции поручал преследовать еретиков в тулузской епархии, население местных деревень и маленьких городков, хоть и состояло из католиков, встречало с недоверием. Несмотря на обличительные речи, которые инквизиторы произносили против Монсегюра, в Окситании царили спокойствие и порядок.