Тоби Грин - Инквизиция: царство страха

В XVI столетии стали ощущаться последствия этого, когда конверсос в целом приобрели репутацию более умного сословия. Когда епископ Гранады и духовник королевы Изабеллы Фернандо де Талавера (тоже конверсо) пытался обратить евреев, один летописец писал, что обнаружилось: «Так как евреи, естественно, умнее, они с готовностью могут цитировать Священное Писание… Они часто начинали оспаривать то, что им проповедовали» [1162] Там же, 153. . А простые люди, очевидно, просто соглашались со всем и все принимали.

В другом случае в 1572 г. утверждалось: преподаватель университета в Саламанке является по происхождению потомком конверсос — просто потому, что «его отец и дяди были очень умными людьми» [1163] Там же; «Segun eran de agudos». .

Ассоциация интеллектуальности и независимости мышления с конверсос (а значит, и с ересью) началась с преследования последователей Эразма в 1550-е гг. Тогда, как мы видели в главе 5, арестовали огромное число интеллектуалов за отступление от ортодоксальности. Родриго де Манрике, сын великого инквизитора Алонсо Манрике, который был причастен к работе инквизиции в те годы, 9 декабря 1533 г. красноречиво говорил о ситуации в письме Хуану-Луису Вивесу после ареста уважаемого гуманиста Хуана де Вергара: «Когда я вижу отличия его духа, его превосходную эрудицию и (что я ценю больше всего остального) его безупречное поведение, меня охватывает великая печаль, что этому превосходному человеку могут причинить огромное зло. Размышляя над вмешательством тех, кто смог так нагло оклеветать его, у меня пробегает дрожь при мысли, что он попал в руки людей, лишенных достоинства и культуры. Они ненавидят умного и ценного человека. Думая, что выполняют добрую и благочестивую работу, они заставляют умного человека исчезнуть из-за какого-то одного слова или из-за шутки. То, что говорите Вы, правильно: наша страна — всего лишь земля зависти и высокомерия. А Вы можете добавить — и варварства. Ведь здесь очень хорошо понимают, что невозможно обладать определенным уровнем культуры, не будучи переполненным ересью, ошибками и „запятнанностью“ конверсо. Так ученых заставили замолчать. А на тех, кто не мог не откликнуться на зов науки, обрушился страшный террор» [1164] Bataillon (1937), 529. Цитируется в работе Камена (Kamen (1965), 75). .

Историки, которые положительно оценивали общую роль инквизиции в формировании испанского общества, часто пытались освободить ее от обвинения в борьбе против знаний [1165] См. классические работы Менендеса-и-Пелайо, а также более современные работы Камена (Kamen (1997)), Гарсии Камареро (Garcia Camarero, Garcia Camarero (ред.), 1970). Там приводится краткое обобщение точек зрения по этому вопросу в XVIII веке. . Но даже в длительных дебатах XVIII века по этому вопросу защитники инквизиции цитировали в своих трудах работы по богословию, а не по естественным наукам.

Общее отношение иерархии инквизиции к отдельным талантам и успехам в науке можно определить по ряду примеров. Например, по делу Мануэля де Тобара Ольвера — испанца, которого обвинили в Мексике около 1600 г. в сделке с дьяволом. Причиной стало то, что он в одиночку справлялся с табуном кобыл, для чего, как правило, требовалось от десяти до одиннадцати человек [1166] Cervantes (1994), 91. . Есть и чрезвычайный пример процесса начала XVIII века: инквизиция в Лиме завела дело на лоцмана только потому, что тот привел свой корабль из Кальяо (порт Лимы) в Вальпараисо в Чили менее чем за половину предшествующего рекордного срока [1167] Lewin (1967), 14–15. .

Примеры, подобные перечисленным делам, подтверждают правильность точки зрения известного историка Г.С. Ли на инквизицию: «Настоящее значение инквизиции не столько в ужасающей торжественности аутодафе или в делах ряда известных жертв, сколько в безмолвном влиянии, оказанном ее неутомимыми и тайными сотрудниками, действующими в широких народных массах. Не менее важны и ограничения, которые она наложила на испанский интеллект» [1168] Lea (1906-07), т. I, v. .

Преследование инквизицией интеллектуалов, которые стали последователями Эразма, задушило развитие идей. Отсутствие информационных дебатов по насущным научным вопросам дня стало движущей силой упадка, охватившего мир южнее Пиренеев в XVII веке [1169] Sainz Rodriguez (1962), 85. .

Эффект оказался потрясающим. К началу XVII века испанская печать не использовала греческих символов. Это факт чрезвычайной важности, если учесть: всего за сто лет до того университеты Алькалы и Саламанки были центрами изучения греческого языка [1170] Castro (1972), 36. . Страх перед наукой оказался таким, что в 1640 г. все работы Коперника попали в список книг, запрещенных инквизицией [1171] Garcia Carcel, Moreno Martinez (2000), 325. . Великие литературные труды, приобретенные Филиппом II и помещенные в библиотеку его «похоронного дворца» в Эскориале, оставались непрочитанными. Фактически их занесли в каталог только в начале XIX века; эту работу выполнил француз [1172] Castro (1972), 37. .

С того времени расширение знаний и чтения требовало осторожности. Инквизиция приобрела нового оппонента. В XVIII веке этот оппонент, книга, стала основным занятием организации. Но еще в конце XVI века один из инквизиторов сформулировал ситуацию следующим образом: «Истина в том, что доктрина еретиков никакими средствами не может распространяться и насаждаться с такой эффективностью, как через книги. Они, словно безмолвные учителя, ведут непрерывную беседу. Они продолжают непрерывно учить в течение всего времени и повсеместно… Типичный соперник и враг католической веры всегда полагался на это эффективное и быстродействующее средство» [1173] Alcala Galve (1984), 812. .

В такой атмосфере книги заслуживали такого же осуждения, как люди. Их сжигали принародно вместе с еретиками на аутодафе [1174] См. пример в работе Novalin (1968-71), т. I, 265. . В 1579 г. великий инквизитор Португалии приказал сжигать их так, чтобы не оставалось даже пепла [1175] Baiao (1921), 36–37. .

Разумеется, писатели и мыслители не могли не откликнуться сатирой на такие события. Сервантес включил в «Дон Кихота» сцену, пародирующую сожжение книг на аутодафе. В этом эпизоде рыцарские романы, собранные бедным заблуждавшимся рыцарем, «освобожденные» светской рукой своего хозяина (Сервантес прямо написал это), бросают в костер во дворе, чтобы Дон Кихот более не смог читать их.

Эпизод сожжения книг в «Дон Кихоте» стал предшественником других подобных литературных эпизодов. Самым знаменитым из них в наши дни, вероятно, оказался роман Умберто Эко «Имя Розы». Там слепой монах бенедиктинского монастыря, сжигает тайную коллекцию бесценных книг, чтобы не видеть распространение ересей. Это опасные идеи. Они заразны, словно вирусы. От них следует избавляться.