Тоби Грин - Инквизиция: царство страха

Это было общество, в котором, чтобы стать ортодоксом, следовало постоянно сжимать горло узким воротником. Потенциал возмущения постоянно нарастал при волчьем аппетите индустрии печати. В 1559 г. объем списка запрещенных книг составлял пятьдесят девять страниц формата в 1/8 листа (высота такой страницы составляет 20 см). Объем списков 1707 г. и 1747 г. составлял 1000 страниц формата в 0,5 листа (высота этой страницы — 30 см). Возросли возможности для возникновения скандалов и обид, что становится ясно из злобных писем квалификаторов: такой-то и такой-то абзац был скандальным («эскандалосо»), плохо звучащим («мальсонанте»), пагубным для веры («прехудисьяль а ла фе») [1203] Marquez (1980), 150. .

Готовность к оскорблению и ответной ожесточенной реакции — типичная характеристика состояния жертв. Инквизиция создала ощущение осады. Следовательно, она чувствовала оправданность организации преследований. Но эта «осада» была вызвана скорее внутренними репрессиями, чем деяниями противника.

Все, что происходило в Испании, случилось не в условиях изолированных действий инквизиции. В Португалии цензура была введена в организованном порядке сразу же после учреждения в 1536 г. инквизиции. К 1539 г. для публикации книг требовалось согласие трибунала, а в 1540 г. кардинал Энрике делегировал полномочия цензуры трем монахам доминиканского ордена [1204] Revah (1960), 21–22. .

Цензуре подвергали не только опубликованные книги. Все труды проходили профилактическую цензуру. Они подавались на рассмотрение для получения одобрения до публикации или внесения правок [1205] Там же, 21–24, 29. .

К последней четверти XVI века цензура в Португалии действовала уже в полную силу. Каждая книга подлежала утверждению на генеральном совете инквизиции, а также местными религиозными деятелями в районе, где она печаталась, и дворцовыми властями [1206] Там же, 27. . К 1581 г. «похотливые книги» и комедии, а заодно и пьесы, в которых изображались представители религии, были запрещены [1207] Там же, 67–68. . Среди книг, конфискованных во время внезапного визита ревизоров в книжный магазин в 1606 г., оказались «Селестина» и «Дон Кихот» [1208] Bethencourt (1994), 177. .

В Новом Свете философские труды, светские книги и театральные пьесы запрещались в течение всего колониального периода [1209] Cohen (1995), 446; те же — 2000, 74; Chinchilla Aguilar (1952), 187. Указ от 29 сентября 1543 г., запрещающий распространение богохульных книг, опубликован в работе Сьерры Корельи (Sierra Corella (1947), 196-97). . Повсюду проверяли порты, проводили регулярное инспектирование кораблей даже в таких отдаленных районах, как Гватемала [1210] Chinchilla Aguilar (1946), 237. .

С таким огромным объемом задач, возложенных на цензуру, она действовала резче, чем в Испании [1211] Jimenez Rueda (1946), 237. . Как только корабль пришвартовывался в Мексике около Веракруса, комиссары инквизиции инспектировали багаж всех пассажиров и матросов на наличие книг, составляя инвентарную ведомость. Этот груз отправляли в таможню на досмотр [1212] Greenleaf (1969), 183. . Иностранные печатные издания были запрещены. Большая часть корреспонденции между трибуналом города Мехико и региональными комиссарами посвящалась книготорговле [1213] Там же, 184-85. .

В 1690 г. количество посещений ревизорами-инквизиторами английских кораблей с целью обнаружения запрещенных книг настолько возросло, что английский посол в Мехико пожаловался в инквизицию [1214] AHN, Inquisicion, Libro 285, folio 200r. .

Разумеется, было бы ошибкой полагать, что цензура — исключительно иберийское явление. Король Франции Людовик XV (1715-74) угрожал авторам и печатникам «похотливых книг» смертью [1215] Defourneaux (1963), 15. . В Великобритании в период с 1524 по 1673 гг. запретили 294 книги [1216] Alcala Galve (1983), 784, n. 11. .

Но при сравнении этого количества с 2315 книгами, запрещенными в 1583 г. только одним испанским списком цензуры, становится очевидно: в Иберии запретительство на порядок отличалась от всех остальных стран.

Не всегда цензура была эффективна, запрещенные книги мало-помалу просачивались. Но идеология, стоявшая за ней, создавала атмосферу, в которой попадали под подозрение многие виды обучения. Возможно, даже более разрушительной по сравнению с официальной цензурой стала самоцензура. Она способствовала созданию гибельной атмосферы, так как люди боялись оказаться брошенными на произвол судьбы, если они отважатся отклониться от принятой идеологии.

Так, начиная с малого, с отдельных запретов, весь мир идей погружался в инертность. Среди интеллектуалов возникло постоянное ощущение опасности. Это означает, что появился страх перед новыми идеями и открытиями [1217] Pinto Crespo (1983), 63–66. . Интеллектуальная деятельность превратилась в простое повторение предварительно установленных схем, в окаменелость [1218] Там же и те же: 1987, 185. . Все это отражало, словно в зеркале, экономический и политический паралич, наступивший в XVII веке и продолжившийся далее.

Эта любопытную и печальную историю трудно представить среди архивов Португалии и Испании с их многочисленными томами и документами, сохраняемыми с любовью. Но при внимательном их рассмотрении видишь — наследие инквизиции никуда не делось, оно на месте. В Лиссабоне в одном из пунктов моих исследований находился архив дворца в Ахуда, расположенный на высоком мысе над устьем реки Тежу и башней Белен. Грязные мостовые улиц внизу напоминали скорее районы рабочего квартала в Монтевидео или Сантьяго в Чили, а не европейский город.

Сам дворец показался аномалией. Над повседневными трудностями и жертвами одного из беднейших городов Европы возвышались мраморные залы с полками, уходящими в архитравы подобно Вавилонским башням. На них стояли книги почти такой же высоты и толщины, как человек.

Во дворце Ахуда можно сидеть в окружении копий старинных глобусов Меркатора, среди пыли и безмолвия. Здесь, по меньшей мере, ценят и хранят книги. Но в чрезмерном уважении по отношению к ним ощущаешь намек на полярность предшествующих столетий. Тогда элита имела доступ к запрещенным знаниям, но остальное население преднамеренно лишили этого.

Нечто необычное, относящееся к моральному компасу, созданному инквизицией под двойным воздействием экспансии и страха перед знанием, слилось воедино в удивительном случае 1634 г. Это произошло в Картахене (Колумбия). Корабль «Нуэстра Сеньора де Монтсеррат» прибыл в порт из Кашеу в Гвинее-Бисау под командованием капитана Диего Барасса, доставив более 300 контрабандных рабов, спрятанных под палубой полуюта. Во время сорокадневного морского перехода из Африки невольники жили в ужасающих условиях [1219] AHN, Inquisicion, Legajo 4816, Expediente 22, folios 4v-9r. Более детальное описание этого корабля и Диогу Барраша в общих чертах приводится в работе Green (2007), ч. III, гл. 3. .