Тоби Грин - Инквизиция: царство страха

Страх проник во все слои общества. В 1559 г. заведено дело за «ересь» на архиепископа Толедо Бартоломе Карранцу, примаса всей Испании. Это показывает, что никто не был свободен от подозрений (см. главу 5). К концу XVI века мориски Куэнки не хранили своего имущества дома, а прятали его, так как в случае ареста инквизицией все было бы конфисковано [70] Garcia-Arenal (1978), 42–43. . К 1602 г. мориски так страшились инквизиции, что некоторые теряли сознание при виде ее служителей [71] AHN, Inquisicion, Libro 938, folio 168r: дело Педро Муффери из Челвы в районе Валенсии, датированное 1602 г. .

Власти старательно насаждали это ощущение и атмосферу страха. В 1564 г. юрист из Галисии писал в Супрему, заявляя: «Необходимо, чтобы народ испытывал страх, уважая инквизицию» [72] Benassar (1987), 178. .

И в 1578 г., когда Франсиско Пенья повторно опубликовал «Директориум Инквизиториум» (руководство для инквизиторских процедур, написанное Никола Эймерихом, инквизитором Арагона), он говорил: «Мы должны помнить, что главная цель суда и смертного приговора — не в том, чтобы спасти душу подсудимого, а том, чтобы содействовать общему благу и устрашить народ» [73] Там же. .

Инквизиция искренне полагала: страх — наилучший способ достижения политических целей. Это, как сформулировал французский историк Бартоломе Беннасар, было «педагогикой страха» [74] Там же. . Имелся целый учрежденческий и политический арсенал, предназначенный для распространения ужаса среди населения. Предположительно, террор быстро находил легкий путь к сердцам.

Страх превратили в миф, применяя пытки и сожжение на кострах. Ужас начинал распространяться с первого момента прибытия инквизиторов в город и зачтения народу эдикта веры. Эдикт предписывал каждому, кто впал в ересь или знал о ком-то, кто это допустил, предстать перед инквизиторами в течение тридцати дней и исповедоваться, а также разоблачить виновного [75] Contreras and Henningsen (1986), 120. Более полное обсуждение распространения власти страха см. в работе Контрераса (Contreras (1987), 53–54). .

Страх распространяется в обществе, обеспечив для инквизиции возможность привести страну к социальному или финансовому краху, доводя до нищеты свои жертвы, конфискуя имущество, изгоняя людей из родных городов, лишая их потомков права занимать какие-либо официальные посты или носить шелка, ювелирные украшения, любые иные символы престижа [76] Benassar (1987), 183. . Принцип секретности означал, что обвиняемый не может знать имена своих обвинителей. Это тоже гарантировало насаждение страха.

Сам аппарат страха разрушил всю систему. Как следует из историй Литгоу в Малаге и Маэстре в Эйлине, сопротивление всегда оказывалось рядом. Попытки инквизиторов насильно навязать свою волю приводили к восстаниям. А восстания и противодействие создавали все большее количество мишеней и объектов. И порочный круг замыкается: очистить общество от врагов невозможно, потому что общество и инквизиция сами создавали их.

Точка зрения иберийской инквизиции на весь мир заключалась в том, что все отличное от нее является мятежом того или иного рода. Разнообразие и огромный период существования инквизиции вместе с ее гигантской бюрократической машиной не имеют примеров среди аналогичных учреждений по организации преследований и гонений. В конце концов, это история о причинах возникновения преследования, о том, как можно его избежать. Она уместна и полезна во все времена, как предупреждение из прошлого [77] Как мы увидим далее, ряд историков не без оснований видит в инквизиции базовые элементы современных тоталитарных режимов. См. Lewin (1967), 9; Gilman (1972), 168. .

Моя надежда опирается на то, что насилие сторонников таких методов будет сдержано и преодолено благодаря решительному отказу народов иберийских стран подчиниться власти страха. Тот факт, что эксцессы власти всегда уничтожали под конец самих преступников, допустивших их, является источником утешения.

Это завет всем людям, находящимся в обстоятельствах сложного и парадоксального характера, подобных тем, изложением которых заполнены архивы инквизиции Португалии и Испании. Поэтому, взявшись за свою работу, я надеюсь выполнить то, что великий американский историк Генри Чарльз Ли называл своей философией истории.

Ли, чья трехтомная история инквизиции остается образцовой работой на данную тему, завершил публикацию своей книги в издательстве «Макмиллан» ровно сто лет назад. Он возлагал надежду на то, что «изучение прошлого заставит нас быть более требовательными к настоящему и возлагать более радужные надежды на будущее» [78] Bradley (1931), 319-22. .

В доме Хуана Гарееса де Мареильи ненависть охотилась за своей жертвой. Марсилья, будучи аристократом, жил в далеком арагонском городе Теруэль. Стыдясь своей бедности, он женился на Брианде, дочери всесильного местного торговца Хайме Мартинеса Сантанхеля.

Марсилья ненавидел родню со стороны жены. Это происходило в те времена, когда подобное повседневное отвращение можно было довести до крайности — постараться, чтобы врагов сожгли…

В мае 1484 г. в Теруэль прибыл новый инквизитор Хуан де Солибера. «Комитета по встрече» не было, но местные власти пришли в ужас. Возможно, они знали, что в некоторых частях Кастилии возникло сопротивление введению трибуналов инквизиции [79] Католическим королям пришлось приказать элите Сьюдад-Реаля не предоставлять «еретикам» убежище ради спасения последних от инквизиции, что было распространено там в 1483 г. Beinart (1974-85), т. IV, 295-96. . И в Теруэле решили последовать этому примеру. Ведь в королевстве Арагон великое множество крупных и красивых городов. Почему в качестве первого пункта для размещения нового учреждения выбрали их далекое селение, расположенное в голых холмах? Какие выводы следовало сделать после увольнения старых инквизиторов и введения новых?

Руководители города писали об опасениях: «Инквизиция вызовет такой же хаос, как в Кастилии, а инквизиторы могут ввести точно такие же гнусные процедуры, которые они использовали там, нарушив все законы» [80] Pinta Llorente (1961), 56. .

Но не все испытывали страх. Кое-кто, подобно Марсилье, почувствовал возможность реализовать свою ненависть.

Однако с самого начала Марсилья оказался в меньшинстве. Городские власти получили поддержку, поскольку в своем сопротивлении они выступали не только за местную автономию. Возможно, руководство почувствовало, что новая инквизиция, предназначенная для преследования людей, которые родились иными, разрушит хрупкую культурную структуру. Именно культура делала город таким, каким он был.