Луис Ламур - Калифорнийцы

- А то место, куда мы сейчас едем... Оно безопасное? Там можно укрыться?

- В этом мире опасность подстерегает на каждом шагу, и приют в нем можно найти лишь на время. Было время, когда мой народ считал эту землю своим домом, но всего за одну ночь все пошло прахом, превратилось в руины, все лежало в развалинах, среди которых не осталось ни одного целого камня.

Мы жили в своем собственном, созданном нами самими же мире. Мы познали то, что было недоступно пониманию обыкновенных людей, и были уверены, что нам ничего не угрожает. Но это оказалось не так.

Мы владели сокровенным знанием. Мы знали такие вещи, о которых вы никогда даже не догадывались, и о которых возможно уже никогда не узнаете, но только это нас не спасло. Земля сотрясалась, и по ней разбегались огромные трещины, поднимались высоченные облака пыли, бушевал пожар, и в поисках спасения мы бежали, но только бежать было некуда. Некоторые отправились к морю, где и погибли, когда на пятый день землетрясения на берег обрушились гигантские волны, другие ушли в пустыню и умерли там от голода и жажды, и очень многие остались лежать мертвыми среди руин.

Кое-кто ушел в горы. Некоторым из них удалось выжить. А многие умерли, только потому что не умели жить без тех вещей, которые их окружали прежде. Я тогда был молод. Я был духовным наставником наших людей, а еще я любил леса и горы и прежде часто надолго уходил куда-нибудь подальше в лес в поисках целебных трав. Вот так я и выжил.

- Я никогда раньше не слышала ничего такого. - Она изумленно глядела на него. - А ты когда-нибудь рассказывал об этом Хайме?

- Немного. Однажды в пустыне он набрел на развалины стены, на земле возле которой валялось несколько стеклянных осколков. Стекло было очень тонким и хрупким. Его это удивило, он никак не мог взять в толк, каким образом китайский фарфор мог попасть туда. Но он был удивлен еще больше, когда я сказал, что те это вовсе не фарфор, что когда-то давно эти черепки были нашей посудой. И тогда мы с ним немного поговорили об этом.

- А Шон? Он об этом знает?

Старец ненадолго замолчал, и затем, несколько минут спустя, заговорил снова.

- Он до много дошел своим умом. Он многое понимает. Он чувствует. Он знает, где и что случилось, где это произошло. Это все у него в душе.

- А раньше, когда он был намного моложе, ты его учил чему-нибудь?

- Учил? Возможно. В конце концов, учить и поучать это не одно и то же. Для того, чтобы научить человека иногда бывает достаточно всего лишь приоткрыть дверь или чуть отвернуть краешек занавеса. Стоит только раздвинуть этот занавес, и тогда человек уже не нуждается в том, чтобы его учили, потому что разум его сам все видит, чувствует, понимает.

- Ты только что говорил о том, что прольется кровь... Скажи, мой сын останется жив?

- Этого я не могу сказать, Сеньора. Давным-давно, когда я был молод, я знал и умел очень многое, но теперь мой костер уже почти догорел, и будущее видится мне неясно, словно сквозь какую-ту пелену.

- А твой город? То место, откуда ты пришел? Твой народ? Что это были за люди?

- Совсем другие, не такие как вы... но теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Кроме меня никого не осталось, а я уже очень, очень стар.

- Но откуда вы пришли сюда?

- Издалека... но это было очень, очень давно. Это не имеет значения, Сеньора, и я никогда и никому не рассказывал об этом.

- И даже Шону?

- Еще нет... скоро, может быть. Но только немного. Прошлого не вернуть. Это были гордые, сильные и бесстрашные люди, но стихия расправилась с ними, как огонь расправляется с сухой травой. И вот мы были, а потом пришел огонь, все пало прахом, и нас больше не стало.

- Ты должен рассказать кому-нибудь обо всем, что знаешь. Это должно войти в историю, чтобы люди смогли извлечь для себя урок.

Он улыбнулся.

- Люди не привыкли извлекать уроков из истории. Каждое поколение считает себя умнее и образованнее всех тех, кто жил до них, каждое новое поколение считает, что уж они-то не повторят чужих ошибок, что с ними ничего не случится. Они заново открывают для себя старые вещи и тут же начинают радостно голосить: "Слушайте все! Глядите, что я нашел! Смотрите, какой я умный!" И каждый при этом твердо убежден, что открыл нечто абсолютно новое.

У нас было множество изобретений, так что напрасно радуются изобретатели, ибо их так называемые "открытия" были давным-давно нами опробованы и большинство из них признаны ошибочными или же совершенно бесполезными. Среди нас тоже попадались жадные и те, кто стремился к власти. Но и их постигла такая же участь, как и всех остальных.

Один раз со мной разговаривал священник. Он очень долго говорил о греховности этого мира и хотел, чтобы я покаялся перед его богом, и якобы бог меня простит и отпустит мне все мои грехи. Я терпеливо слушал его, а в душе смеялся, потому что у меня не было грехов и поэтому прощать меня не за что. Он рассказал мне о Содоме и Гоморре, а я слушал, и у меня было тяжело на сердце, потому что с теми людьми случилось то же самое, что и с нами.

В небе погасла последняя звезда. Старик встал с земли.

- Нам пора. Я не знаю, как, но они нашли дорогу, и теперь они близко... слишком близко.

Она подошла к Шону.

- Хуан говорит, что они едут сюда, и еще он говорит, что будет пролито много крови.

- Я этого ждал.

Они снова отправились в путь, и их силуэты растворились в сером свете занимавшегося над восточными склонами нового дня, призрачными тенями проносясь мимо горных склонов подобно облакам, что порой летят по небу, заслоняя собой солнце, и не оставляя после себя никаких следов.

Шон снова вытер о рубаху потные ладони и оглянулся назад, обводя взглядом холмы позади. Ничего не заметно... пока.

Он знал, что обмануть судьбу им все равно не удастся, и поэтому был крайне собран и осторожен, легко держась в седле, готовый в любую минуту бросить стремена и спрыгнуть на землю, если это будет необходимо. Ему не хотелось зря тратить патроны, стреляя на ходу, сидя верхом на пустившемся в галоп коне. Конечно, можно было бы стрелять и с седла, и он уже неоднократно проделывал это, но только на этот раз ему нужно было знать наверняка, что каждый его выстрел достигнет цели. Ведь здесь была его мать. И еще Мариана.

Конь старика летел во весь опор. Он вел их за собой, через выженные солнцем холмы, извилистыми тропами, убегавшими вверх по пологим склонам, проезжая вдоль горных хребтов и спускаясь в незнакомые каньоны. Они переезжали вброд горные потоки, продирались сквозь густые заросли, петляли, путали следы, возвращаясь назад, неизменно отправляясь затем в совершенно другом направлении.

Один раз, оглянувшись назад, Шону показалось, что он видит в дали облачко пыли, но Хуан отрицательно покачал головой.