Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

Князь Алексей Григорьевич Долгорукий думал теперь об одном: как отдалить государя от тетки, дабы одному влиять на его мысли и чувства. Надобно было искать способа избавиться от опасного соперничества.

С помощью брата, князя Василия Лукича, принялся он плести новые кружева интриг.

Не дремали и Голицыны.

До глубокой ночи не гас свет и в окнах дома Остермана.

Спать он ложился, подчас, когда начинали кричать первые петухи.

Сразу после Пасхи, которая пришлась на 21 апреля, князь Алексей Григорьевич Долгорукий стал часто увозить императора из Москвы и забавлял его охотою в лесных подмосковных дачах. Уезжали на несколько дней, но, бывало, по неделям не возвращались в первопрестольную.

С царем ездила и тетка Елизавета. (Через много лет, по свидетельству Екатерины II, в одну из увеселительных поездок, императрица Елизавета Петровна, недовольная проведенной охотой, «повернула разговор на доброе старое время и стала говорить, как она охотилась с Петром Вторым и какое множество зайцев брали они в день. Она принялась на чем свет стоит бранить князей Долгоруких, окружавших этого государя, и рассказывать, как они старались ее отдалить от него»).

Сами страстные охотники, Долгорукие, имевшие много собак, и государя приучили к ним до того, что он сам мешал в корыте собакам.

Надо ли говорить, что чувствовали охотники, когда стаи борзых травили зайцев.

Иной русак выскочит из леса, ополоумеет, не знает куда бежать.

Налетит следом на него псина, со страшной силой и неуловимой для глаз быстротой швырнет зайца с рубежа на озими и сама полетит кубарем. От этого внезапного толчка оторопевший русак понесется прямо в пасть другой собаке.

Все в азарте. Кругом крик, улюлюканье, звон колокольчиков.

Петр II до такой степени пристрастился к охоте, что бегая или летая верхом по лесу с раннего утра и до позднего вечера, часто и ночи проводил под открытым небом, подле жаркого костра.

Охотники, возбужденные происшедшим, все еще во власти пережитого, делились впечатлениями.

А наутро, едва брезжил рассвет, трубили в рога. Егеря, одетые в зеленые кафтаны с золотыми и серебряными перевязьми пускали гончих спугнуть зверя — так заведено было по обычаю. Сидя верхом, охотники спускали со своры борзых и устремлялись за ними вслед. И екало сердце, когда собаки начинали гнать зверя.

По окончании охотничьих разъездов все съезжались в Горенки — большую усадьбу Долгоруких, служившую местом сбора всей охотничьей компании. Состояла она, как правило, из родственников и ближайших друзей Долгоруковской фамилии. За шумным обедом государя тешили забавными рассказами, похваливали его ловкость и искусство в стрельбе, перечисляли его удачи и радовали разговорами и планами новых поездок.

«Царь все лето проведет в развлечении охотой, — сообщал в депеше дюк де Лириа. — И так нет надежды возвратиться в Петербург до зимы.

Здесь мы живем в полном спокойствии, и от скипетра до посоха , по французской пословице, не думаем ни о чем, как только как бы провести лето в сельских развлечениях».

Испанский посланник лукавил. Он все так же со вниманием наблюдал жизнь двора.

После коронации царица-бабка удалилась от двора и пребывала в Вознесенском девичьем монастыре. Старая поняла, ее пора минула безвозвратно. Незадолго перед Пасхой ее поразил в церкви апоплексический удар, приписываемый ее строгому воздержанию во время поста и она никак еще не могла оправиться от него. Болела опасно и великая княжна Наталья Алексеевна. Врачи говорили о лихорадочной чахотке, но истинною причиною болезни дюк де Лириа считал возникшее охлаждение к ней ее брата.

Осложнялись отношения между Остерманом и князем Иваном Долгоруким.

Фаворит часто оставлял Петра II, удалялся в Москву. Говорил, ему надоедают царские забавы.

— Не по сердцу мне, — сказывал он, — когда царя заставляют делать дурачества. Не терплю наглости, с какою с ним начинают обращаться на охоте.

Отец его «пылил», готов был другого сына ввести в фавор к государю. На стороне князя Ивана был старик фельдмаршал князь Василий Владимирович Долгорукий, на стороне отца — князь Василий Лукич.

Остермай держался враждою между Долгорукими.

Впрочем, за этими событиями не упустим двух малоприметных и, на первый взгляд, не связанных между собой фактов.

Еще в октябре предыдущего года зоркий Маньян докладывал своему двору, что «прусский министр получил от короля… весьма спешное повеление предложить… монарху вступить в брак с прусской принцессой по выбору».

Пруссия, можно сказать, положила глаз на русский престол.

А в январе 1728 года дюк де Лириа (читаем в его «Записках») «получил… повеление от Короля (испанского. — Л.А .)… просить Царя о принятии в свою службу г. Кейта… Сей Кейт уже 9 лет имел в Испании чин полковника; но оставался без полка, потому что был не католического вероисповедания. Его Царское Величество так был милостив, что тот же час велел принять его в свою службу с чином и жалованьем генерал-майора».

Трудно да и практически невозможно теперь установить, по чьей просьбе ходатайствовал испанский монарх перед московским двором о зачислении Джемса (Якова) Кейта в русскую службу. Любопытно следующее: будучи другом прусского короля, Кейт в 1744 году покинет Россию, переберется в Пруссию, будет назначен послом во Франции и окончит жизнь прусским фельдмаршалом.

Читаем в «Русском биографическом словаре»:

«Джемс (Яков) Кейт, генерал-аншеф, впоследствии фельдмаршал прусский… был младшим братом Георга Кейта, наследственного лорд-маршала Шотландии и принял вместе с ним участие в Якобитском восстании. После поражения Якова Стюарта при Шерифмюре оба Кейта вместе с ним бежали во Францию… Кейт поступил на службу в Испанию с чином капитана… с 1722 по 1725 г. жил в Париже и занимался науками. Возвратившись в Испанию, он получил чин полковника… Герцог де Лириа, хорошо знавший Кейта, находясь при русском дворе, выхлопотал в феврале 1728 г. принятие Кейта в русскую службу… В России он быстро пошел вперед».

Не упустим из виду сведения о семье Кейтов, представленные историком Г. Вернадским в его книге «Русское масонство в царствование Екатерины II».

«Кейт, — пишет Вернадский, — был представителем семьи, объединявшей в своей деятельности три страны — Россию, Шотландию и Пруссию…

Брат его, Джон Кейт (лорд Кинтор) был гроссмейстером английского масонства; Джордж Кейт — известный генерал Фридриха II (приговоренный в Англии к смертной казни за содействие тому же Стюарту), наконец, тоже Кейт (Роберт) был английским послом в Петербурге (несколько позже, в 1756–1762 гг. — Л.А .)…

Джемс (Яков) Кейт в 1740 г. делается провинциальным гроссмейстером для всей России, назначение свое он получил от гроссмейстера английских лож, которым был брат его, граф Кинтор. Имя Якова Кейта пользовалось большим уважением среди русских масонов, в честь которого была сложена песнь и пелась в России в ложах в царствование Елизаветы…»