Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

— Из сердца исходят злые помыслы, из сердца человеческого, — отозвался архимандрит. — Несчастья наши начались с того, что удалились мы от церкви. Пить грех стали, не захотели пить от воды живой.

Огонь кострища за окном привлек его внимание.

Возок качнулся на ухабе, и раз, и другой, тряхнув седоков, и выровнялась дорога.

Выглянул месяц из-за туч и осветил густой лес, одинокую дорогу.

Лошади мчали к обители.

— Вспомнилось мне, — произнес архимандрит тихо, — как, очутившись на родине Лютера в Виттенберге пред его статуей, Петр I заявил: «Сей муж подлинно заслужил это. Он для величайшей пользы своего государя и многих князей, кои были поумнее прочих, на папу и на все его воинство столь мужественно наступал». Ведомо ли было государю, что августинский монах и богослов из Саксонии Мартин Лютер был далеко не главным реформатором. В тени действовали более опасные люди. Ближайший друг и советник Лютера, Меланхтон, видел идеал не в Христе, а в Моисее. Его подпись стоит под «Кельнской хартией» тысяча пятьсот тридцать пятого года, из коей явствует, с начала четырнадцатого века в Европе действует разветвленная тайная организация с мистической доктриной, сочетающей вавилонское манихейство — эту ересь третьего века — с Каббалой. А целью ее было разложение христианской религии и основанной на ней государственности. Лютер полагал, реформаторская церковь будет способствовать обращению сторонников Ветхого Завета в «улучшенное» им христианство, а кончилось тем, что приехали к нему в Виттенберг, где он был ректором университета, три иудея и, высказав удовлетворение тем, что христиане теперь столь усиленно питаются иудейскою мудростью, выразили надежду, что в результате реформации все христиане перейдут в иудаизм.

Лошади вдруг замедлили бег, перешли на шаг.

Возок спускался в лощину.

— Сколько за два столетия развязано было реформацией ересей, войн. Христиане уничтожали друг друга. Внутренняя духовная раздвоенность сразит не одно государство в Европе, не одного монарха.

— В мысли мои заглянули, отче, — отозвался протоиерей. — Думается мне, реформации и так называемое возрождение подорвали авторитет церкви и заложили в умах сомнения в необходимости религиозного обоснования светской власти.

— Удивительно ли, что Русь особо ожесточенным нападениям темных сил подверглась. Самозванства, интервенции, ереси «церкви лукавнующих», как назвал ее пророк Давид. Человеческая природа, поврежденная грехом, в особых обстоятельствах более склонна ко злу бывает, чем к добру, к соблазнам более, нежели к свидетельству истины. Великий раскол у нас между царской и патриаршей властью — свидетельство тому. Пока Патриаршество сохранялось — сохранялась и цельность Руси. Государь Петр-Алексеевич поддался обману. Фавор стал вершить дела в государстве. А за фаворитами, на поверку, интересы Европы проглядывают. Послушай меня, отец Василий, скажу одно тебе: будущее мне видится отчетливо в России. Не Бирон править станет. Бирон скоро сгинет. Он возвысился лишь на время. Он — фаворит, и его время кончилось со смертью государыни. Теперь Польша навостряет Линара — в фавориты Анне Леопольдовне. Саксония с Польшей свои интересы блюсти хочет. Оттуда ветры дуют. А там взрастет Иоанн Антонович, и, будь уверен, сыщется ему фаворитка. Так-то на Руси станется. Такова доля ее. Фаворитизм — явление политическое. Впрочем, — помолчал он и добавил, — все зависеть будет от расстановки сил в Европе. Не удивлюсь, ежели ход событий нарушится и Елизавета Петровна, цесаревна, на троне окажется. Кому-то и ее фигура может понадобиться.

Возок долго, медленно поднимался в гору, и наконец, выбравшись на ровное место, лошади стали.

Послышались голоса кучера и монаха, отворявшего ворота.

— Приехали, — сказал архимандрит.

Возок миновал ворота и остановился у крыльца деревянного дома — резиденции архимандрита.

— Уж ноне день тяжелый, а завтра… — вздохнул архимандрит, открывая дверцу и ступая на землю.

— Спаси нас, Господи, — отозвался спутник.

Мертвая тишина царила в Петербурге, недавно так веселом и шумном.

Утром 18 октября (снег валил всю ночь, и все замело окрест) Измайловский полк присягнул преемнику государыни, Всероссийскому Императору Иоанну Антоновичу.

По приказу Густава Бирона на улицах выставлены были ротные пикеты.

В одиннадцатом часу, вслед за объявлением в Летнем дворце вице-канцлером Остерманом о кончине Анны Иоанновны и о восприятии престола внуком ее Иоанном Третьим, в придворной церкви, в присутствии высочайших особ, министрами, членами Синода, Сенатом и генералитетом принесена была присяга новому императору, а затем архиереями, вместе с архимандритами совершена по усопшей торжественная панихида.

В той же придворной церкви принял от всех присягу и поздравление и Бирон. (Через несколько лет, в мемуарах своих, он запамятует об этом. «Что касается до меня, — напишет он, — больного и проникнутого скорбью, я затворился у себя, вынес ночью жестокий болезненный припадок и поэтому не выходил из моих комнат всю субботу. Следовательно, я не принимал ни малейшего участия ни в чем, тогда происходившем». Регент слукавит. Известно, во время чтения князем Трубецким завещания Анны Иоанновны «больной и проникнутый скорбью» герцог, увидев, что принц Антон-Ульрих стоял неподвижно за стулом Анны Леопольдовны, в отдалении ото всех, подошел к нему и язвительно спросил:

— Не желаете ли, ваше высочество, выслушать последнюю волю покойной императрицы?

Вместо ответа отец младенца-императора молча отошел к толпе, окружавшей чтеца.)

В присутствии многих высших сановников Анна Леопольдовна благодарила Бирона за согласие принять на себя такую тяжкую заботу, как правление государством, и обещала ему честь дружбы своей и своего супруга.

Она была весьма благосклонна к нему. И это все отметили.

— Не уклоняясь от исполнения моих обязанностей к вам обоим, — отвечал регент, — я прошу ваши высочества, в случае получения вами каких-нибудь донесений, которые могли бы посягать на добрые наши отношения, не удостоивать того ни малейшим вниманием, но, для разъяснения истины, объявлять мне доносителей. Со своей стороны обязываюсь действовать точно так же.

При всех сановниках регент и родители Иоанна Антоновича укрепились на то взаимным словом.

Ложность отношений чувствовали все, и напряженность распространялась во дворце, захватывая каждого.

Об Анне Леопольдовне и ее супруге маркиз де ла Шетарди имел следующие сведения.

В 1732 году генерал-адъютант Левенвольде был отправлен в Европу для выбора жениха принцессе Анне Леопольдовне. Посетив германские дворы, Левенвольде остановил взор свой на принце Антоне Бевернском. (Тому способствовала немалая сумма, выделенная русскому посланнику австрийским двором.)