Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

В эти же дни осведомители французского посла известили о немаловажном событии, имевшем место в доме сына бывшего канцлера Михаила Гавриловича Головкина, состоявшего в давнишней ссоре с Бироном. У Головкина постоянно толпились посетители, большею частью отставные военные, недовольные или гонимые Бироном. Разговоры чаще всего касались взаимоотношений регента и Анны Леопольдовны. Всех оскорбляло унижение, в какое впала по милости Бирона мать императора. В один из вечеров откровенные гости сообщили графу о том, что есть офицеры, готовые на все для отмщения Анны Леопольдовны, но нет руководителя, умеющего приступить к делу. Представили Головкину и одного из этих офицеров — подполковника Любима Пустошкина. Тот обратился к графу за помощью. Граф, отговорившись подагрой, посоветовал его единомышленникам собраться и пойти целым обществом к Анне Леопольдовне.

— Просите ее о принятии правления, — сказал он и, дав совет, добавил: — Что слышите, то и делайте; однако ж ты меня не видел, и я от тебя не слыхал; а я от всех дел отрешен и еду в чужие края.

Помолчав, подумав, рекомендовал офицеру князя Черкасского.

— Но, уговор, обо мне ни слова и действовать начинайте завтра же, — закончил он.

Пустошкин в знак согласия кивнул.

Черкасский, как позже узнал маркиз де ла Шетарди, испугался сделанного предложения. Вслух одобрил его, но сразу же по уходу заговорщиков обо всем донес Бирону.

Дело осложнялось тем, что Антон-Ульрих в тот же промежуток времени благосклонно выслушивал офицеров, высказавших пожелание видеть его регентом.

Нешуточная ситуация вызвала резкие действия со стороны Эрнста-Иоганна Бирона. Кроме того, 24 октября им были получены тайные сведения из дворца принца Брауншвейгского и его жены: камергер Анны Леопольдовны Алексей Пушкин явился к ней и просил отлучиться для донесения Бирону на секретаря конторы ее, Семенова, говорившего, что «определенный завещательный ея Императорского Величества указ яко бы не за собственною, ея Императорского Величества рукою был». Анна Леопольдовна отвечала:

— Это довольно, что ты мне о сем доносишь, я тотчас прикажу о том донести его высочеству регенту через барона Менгдена.

Всероссийский регент появился во дворце у Анны Леопольдовны и потребовал объяснений.

— Ваше Высочество приказали являвшемуся к вам офицеру прийти вторично, около полудня, — сказал он Антону-Ульриху. — В силу взаимоданного нами обещания не скрывать ничего, что могло бы касаться наших дружеских отношений, я считаю своею обязанностью предостеречь Ваше Высочество насчет людей, затевающих возмущение, о чем вам уже известно; но если закрывать глаза на это бедствие, то оно, едва возникая теперь, будет возрастать со дня на день и неизбежно приведет к самым гибельным последствиям.

— Да ведь кровопролитие должно произойти во всяком случае, — заметил принц.

— Ваше Высочество, не считаете ли вы кровопролитие такою безделицею, на которую можно согласиться почти шутя? — спросил Бирон и продолжил: — Представьте себе все ужасы подобной развязки. Не хочу думать, чтобы вы желали ее.

— Могу вас уверить, я никогда не начну первый, — отвечал Антон-Ульрих. — Никогда. Уверяю вас.

— Такой ответ, — возразил Бирон, — дурно обдуман. Не одно ли и то же зарождать разномыслие и сообщать движение мятежу? Впрочем, легко может случиться, что Ваше Высочество первый же и пострадаете за это.

— Поверьте мне, — повторял принц, — я ничего не начну первый. Уверяю вас, я не подниму прежде других знамени возмущения.

— Что вы думаете выиграть путем мятежа? — спросил Бирон.

Принц молчал.

— Тогда ответьте искренне, если вы недовольны чем-нибудь, то чем именно?

— Не совсем верю в подлинность завещания покойной императрицы, — после долгого молчания ответил Антон-Ульрих, — даже подозреваю, подпись ее величества — подложная.

Было похоже, он отважился наконец, объясниться.

— Об этом вы вернее всего можете узнать от Остермана, — отвечал регент, — в деле по завещанию императрицы он может почитаться лицом ответственным. — И, помолчав, добавил сухо: — Напрасно пороча завещание, вредите сыну своему, именно этому завещанию он обязан престолом. Вы не должны были бы затевать смуты; напротив, вам следовало бы молить небо об отвращении обстоятельств, открываемых в настоящее время, а не порождать их собственною вашею фантазиею. Знает ли Анна Леопольдовна о ваших намерениях?

— Нет, — упавшим голосом отвечал принц.

Анна Леопольдовна принялась уверять, что ничего не слыхала, и, чтобы сгладить обстановку, проводила регента до его дома и просидела у него два часа. Но регент не успокоился.

На другой день Бироном был созван Сенат и генералитет.

Чрез нарочного вызвали Антона-Ульриха.

Напуганный серьезностью обстановки, он залился слезами.

Бирон «выговаривал ему в присутствии многих особ за покушение по извету секретаря, называл его неблагодарным, кровожаждущим, и что он, если б имел в своих руках правление, сделал бы несчастным и сына своего, и всю империю».

Растерянно двигая руками, Антон-Ульрих коснулся нечаянно эфеса своей шпаги и положил на него левую руку.

Приняв нечаянное движение за угрозу, Бирон, ударив по своей шпаге, сказал:

— Готов и сим путем, буде принц пожелает, с ним разделаться.

С принцем Бирон покончил тем, что предложил ему чрез Миниха, брата фельдмаршала, сложить с себя все воинские звания.

Вопрос о высылке принца Брауншвейгского и его супруги из России, казалось, был решен.

До французского посла дошли слухи, что регент послал за своим братом, командовавшим в Москве, и Бисмарком, зятем своим, сидевшим в Риге, чтобы нанести решительные удары, долженствующие утвердить его владычество.

31 октября приведены в застенок и подняты на дыбу Любим Пустошкин, Михаил Семенов, секретарь конторы Анны Леопольдовны, и Петр Граматин — секретарь принца Брауншвейгского.

Бирон часто видел Анну Леопольдовну, из чего заключали, что они в хороших отношениях, но только самые близкие люди были свидетелями их ссор.

7 ноября он сказал ей:

— Я могу послать вас и вашего мужа в Германию; есть на свете герцог Голштинский, и я его заставлю приехать в Россию, и я это сделаю, если меня принудят.

После такого предложения разрыв был неизбежен.

Утром 8 ноября, в субботу, фельдмаршал Миних, вызванный во дворец Анной Леопольдовной, представив ей несколько кадетов, остался с нею один, и были объяснения о настоящем положении дел. Неожиданно дав волю слезам, принцесса принялась жаловаться на герцога, на его обращение с ней и ее мужем и прибавила, сквозь всхлипывания, что не может более сносить тирании регента и что ей ничего не остается, как уехать из России.