Владимир Моложавенко - Тайны донских курганов

Не будем торопиться с выводами, но очень вероятно, что Л. Т. Агарков нашел копию неизвестной акварели великого художника. А где же сама акварель?

Фотокарточки Антона Тузова (на картине — казака с веслом) найти в станице не удалось — просто ее потеряли родственники. Зато отыскались следы еще одной неизвестной акварели Сурикова. В своей переписке с родными художник упоминал, что в Раздорской он написал портрет станичного атамана. Больше того, сохранилось даже предание о том, что, увидев свой портрет, атаман сказал Сурикову: «Ловко изобразил ты меня казак! Ну, жди теперь, Василий Иванович, осенью получишь от меня бочонок с вином нового урожая».

Бочонок бочонком, но вот беда: ни в одном из каталогов акварель эта тоже не значится. Где же она?

Старожилы рассказали Агаркову, что атаманом в Раздорской был в то время урядник Иван Ильич Бударин. Удалось найти в Ростове, на улице Молодежной, 21, его дочь — Анну Ивановну Розину. В 1893 году ей было лишь шесть лет, а сейчас уже под восемьдесят, но она хорошо помнит по рассказам родных, что Суриков бывал у них и действительно писал портрет отца. В 1934 году Анна Ивановна переехала в станицу Елизаветинскую, а дом сдала в аренду. Акварель осталась в Раздорской и бесследно исчезла.

Бесследно ли? Может быть, она и поныне хранится в какой-нибудь казачьей семье, и владелец ее даже не подозревает, каким он обладает сокровищем?

И еще об одной суриковской картине стоит рассказать — «Степан Разин». Это была последняя крупная работа художника. Эскизы для нее он тоже собирал в Раздорской. Не в бою и не в походе изобразил он мятежного атамана, а в спокойном и горестном раздумье. Рядом с ним в струге, плывущем по Волге, его сподвижники, друзья, и все-таки Разин один, не с ними, одолевают его крепкие невеселые думы. Чуял, видимо, что сам не знал и не ведал, куда вел восставших, понимал, что уже не удастся ему добыть желанную свободу для людей и что впереди — тяжкая расплата... Казачьи типы на полотне удивительно схожи с теми, что написаны Суриковым на картине «Покорение Сибири Ермаком».

Уезжая с Дона в Москву, Суриков уложил в чемодан далеко не все свои эскизы. Многое осталось в Раздорской, Константиновской, Старочеркасской станицах. Никто еще, кроме Леонида Тимофеевича Агаркова, не пытался отыскать их. А ведь каждый такой эскиз — огромная художественная ценность.

Значит, нужно искать! Искать настойчиво, не отступая.

Донские песни... Сколько их, величаво-задумчивых, тревожащих душу, приходилось мне слышать. Словно буйное разнотравье, заполнили они, не похожие одна на другую, всю жизнь казака — от рождения и до самой смерти. О горе ли, о счастье, о трудной дороге или о заветной мечте по суженому — каждая из этих песен похожа на неповторимый и хрупкий цветок, что вырос не в привольной степи и не в левадном затишье у Донца, Чира или речки Быстрой, а в большом человеческом сердце. Об одной из этих песен я думаю чаще других. И когда думаю — в памяти встает Григорий Мелехов. Израненный, уставший, потерявший все самое дорогое, что было у него на свете, слушал он знакомую с детства песню о Ермаке Тимофеевиче — старую, пережившую многие века. А рассказывала песня о вольных казачьих предках, некогда бесстрашно громивших царские рати, ходивших по Дону и Волге на легких стругах, «щупавших» купцов, бояр и воевод и покорявших далекую Сибирь. «И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа...».

О Ермаке Тимофеевиче — старшине Качалинской станицы, прославившем своими ратными делами Русскую землю, на Дону сложено много песен и легенд. Не все в них договорено, не все сказано. Еще и поныне приходится нам разгадывать тайны, оставленные Ермаком на бесчисленных своих путях-дорогах.

Давно это было и быльем поросло...

Неспокойно жила Качалинская станица. Что ни день — приходилось и с татарами драться, и поляки, случалось, донцов беспокоили. Не так-то просто было «ворам» да «разбойникам», пришедшим сюда со всех концов Руси, обрести зимовье постоянное. И все дела приходилось ему решать, Ермаку. Незадаром старшиной своим нарекла его голытьба.

Когда совсем невмоготу стало, повел Ермак казаков на Волгу, купцов «пощупать», а потом и на Каспий махнул — персидские суда пограбить.

Не понравилось это Ивану Грозному, приказал он войсковому атаману созвать круг казачий, Ермака поймать и под стражей в Москву отправить. А казаков рядовых, тех, что разбойничали с ним, плетьми наказать при честном народе. Только куда там... Узнал Ермак о «милости» царской, собрал войско свое, да и уплыл на Каму — давно уже купцы Строгановы на службу к себе звали, озолотить обещали, коль засеку добрую против татар выставит. Про себя Ермак еще одну думку имел — обратит он оружие против Кучум-хана, тем и прощение царское заслужит. А с прощением вместе — и права гражданские, коих казаки лишены.

Вот как поход-то Ермака начинался! А ведь, случается, совсем по-иному об этом пишут, Ермака верным слугой да лизоблюдом царским представляют. Не ходил Ермак никогда под царем. Вся и милость-то — одежда с царского плеча, да и та на погибель ему оказалась. Но об этом — позже...

Пришел Ермак к Строгановым весной, а все лето и зиму к походу против Кучума готовился. Строили лодки, собирали оружие, запаслись хлебом. Кунгурская летопись про то говорит так: всем снабдили Строгановы казаков, «оружием огненным, пушечками скорострельными семипядными, запасами многими». Только не без корысти тратили они свое добро.

— Смотри, Ермак, — говорил Строганов, — вернешься из похода, все расходы мои возместишь, да с лихвой.

Наконец отряд был готов. И в поход вышли не в сентябре 1581 года, как считали до сих пор, а весной следующего, 1582 года, — теперь это уже документально доказано.

...Громче обычного звонили колокола в Нижнем Гусовском городе. Отовсюду сбегался народ, чтоб проводить отряд смельчаков. На корме струга — сам Ермак Тимофеевич, распрямил могучие плечи. Черные волосы свежий ветер лижет, пристальный взгляд казака по берегу скользит.

Без малого девятьсот душ набралось в удалую дружину. И почти треть из них — строгановские «солевары-лапотники». Казаки потешались над ними: сядут, бывало, лапотники щи варить, а каждый свой кусок мяса держит в котле на мочалку привязанным. Не от сладкой жизни у Строгановых была та привычка...