Александр Мелихов - Биробиджан - земля обетованная

Тут-то я и спохватывался, что это справедливо и по отношению к обсуждаемому субэтносу: если те, кого я хотел бы видеть ядром нового субэтноса, не ощущают или не сознают своей принадлежности к нему, значит, он дышит на ладан еще, так сказать, в материнской утробе. Остается надеяться, что антисемиты все же не позволят ему окончательно раствориться в окружающей среде, а будут по-прежнему порождать усложненные нестандартные личности. Антисемиты — ребята упорные, они не подведут…

Хоть на кого-то в сегодняшнем шатком мире можно положиться! А то ведь даже и те вроде бы многочисленные русские евреи, которые в анкетах относят себя к промежуточной рубрике, — насколько они отдают себе отчет в своем выборе? Ведь для того, чтобы говорить о субэтносе, желательно и менее гибридизированное самоназвание, и личное отношение к более или менее общепринятым историческим преданиям, и более или менее унифицированные критерии разделения на своих и чужих…

Грезы — штука такая: чем внимательнее в них вглядываешься, тем меньше от них остается. И все же — почему бы не помечтать? Без примеси утопизма невозможна никакая длительная совместная работа на будущее. О человеческой страсти творить утопии можно сказать ровно то же, что и обо всех иных человеческих страстях: с ними опасно — без них невозможно. А потому: утопия умерла — да здравствует утопия!

Опасная? Как и все прочие. Люди, предпочитающие единению ненависть, не преминут возрадоваться: ага, евреи сами признают, что они особый субэтнос, значит, мы были правы! И они действительно правы в том, что — в огромной степени благодаря их усилиям, но не только — мы действительно несколько другие. Они не правы лишь в том, что нетождественность принимают за враждебность. Тогда как разнообразие не только раздражает, но и обогащает, оно открывает возможность дополнять друг друга и гордиться друг другом.

Разумеется, мне прекрасно известно, что утопии вражды усваиваются неизмеримо более охотно, чем утопии согласия: люди, исповедующие учения о всеобщей любви, и здесь ухитряются убивать друг друга за преимущественное право истолковывать, какая любовь самая правильная. И все-таки… Все-таки есть на свете и простачки, которые верят красивым сказкам и начинают им следовать. На русских и еврейских простачков вся моя надежда: ведь именно они составляют душу всякого народа. Им я и предлагаю уверовать: мы разные, и это хорошо.

МЫ РОЖДЕНЫ ДОПОЛНЯТЬ, УКРАШАТЬ И УСИЛИВАТЬ ДРУГ ДРУГА.

Прежде чем проститься с несостоявшейся Землей обетованной, оглянемся напоследок на творцов поверженной грезы.

В идиллическую застойную пору местные очеркисты любили воспевать Биробиджан в духе «Медного всадника»: где прежде гольдский зверолов, печальный пасынок природы и так далее, теперь громады стройные теснятся.

«Сегодня площадь Советов — одно из красивейших мест Биробиджана. Летом она утопает в цветах, под прохладной тенью белой сирени, у памятника Владимиру Ильичу Ленину весело резвятся дети. Кто расскажет им, скольких трудов стоило создание этого великолепия? Когда-то был здесь заброшенный карьер, откуда брали песок и щебень на строительство железной дороги, в пору летних дождей и паводков тут разливалось целое озеро, хоть катайся на лодке». С. Панман «Воплощенная мечта первостроителей». Сб. «На берегах Биры и Биджана», Хабаровск. 1972).

Но самыми поэтичными, разумеется, были поэты.

Изи Харик, расстрелянный в 1937-м, воспевал, хотя и на языке идиш, прежде всего индустриализацию — чтоб, мол, чахлой зеленью не сквернили скверы, в небеса шарахаем железобетон. Бродя по родному покинутому местечку, он либо не ощущает, либо не дает воли ностальгическим чувствам:

Бетон и железо — самые поэтические предметы в этой поэтике. И еще — грядущее!

Превыше всего промышленное строительство. Однако для торговцев уже и шаг к крестьянскому труду — тоже шаг вверх. Хотя особая ценность земледелия для пропаганды так и осталась неосознанной… Но все же.

Лирические размышления биробиджанской ночью тоже не порождают грусти расставания с уходящим миром — в отношении к прошлому доминирует либо предвкушение нового, либо мстительное торжество.