Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Книга содержит в себе четыре главы:

Глава I. Состояние Пруссии пред 1806 г.

Глава II. Портреты главных генералов и государственных людей, которые играли роль в катастрофе.

Глава III. Исследование причин войны и подготовки к ней.

Глава IV. Рассмотрение операций.

Картина Пруссии пред Йеной принадлежит к блестящим образчикам исторического живописания. Пруссия была телом без жизни и не видела своей слабости. Слышен был шум машины, но никто не спрашивал, дает ли она еще работу. Правительство было бессильно, это было правительство кабинета (Kabinettsregierung), т. е. вокруг короля были министры без влияния, секретари без авторитета, но не было ответственных людей, властных, настоящих администраторов. Это была хорошая система при Фридрихе II, потому что этот крупный самодержец не нуждался в министрах, но при слабом Фридрихе-Вильгельме III это было самое худшее правительство; инициатива больших шагов могла исходить только от него, а он не знал, что предпринять. — Пруссия шла по рутине.

В армии на всем лежал оттенок педантичности и неумолимой дисциплины. Вооружение и экипировка были предвидены точно и старательно поддерживались, в Берлинском арсенале налицо были последняя веревка, последний гвоздь, но, за недостатком денег, все было старомодно. Ружье в чудесном порядке, но самой дурной из систем; кроме пушек, все в артиллерии было плохо. Жалованье платилось точно, но было недостаточно. Набор иностранцев [86] Это был отвратительный пережиток времени, собиравший всякий сброд. Это были наихудшие солдаты, ленивые и вороватые, готовые удрать каждую минуту. Для предупреждения у них иногда отбиралась на ночь обувь, практиковались целые облавы на дезертиров, с открытием по убегавшим огня, в больших городах имелись «пушки тревоги», по выстрелу которых граждане захватывали дороги и ловили беглецов, получая за голову премию. См. Von Solhen. Von Kriegeswesen im 19. Jahrhundert. Leipzig, 1904. 2, и Von Boyen. Denkwürdigkeitein und Erinnerungen. Stuttgart, 1899. S. 188 и след. , система отпусков [87] В результате которой хищения, неполнота состава и слабость обучения, развал дисциплины и т. д. Как теперь наблюдаем (или недавно еще наблюдали) в персидской армии. , терпимые в эпоху Фридриха, теперь были для армии разрушительны. Маневры, худосочное отражение старины, ничему не учили. Генералы и офицеры были стары, изношены, без боевого опыта. Между солдатами многие имели по 40 и 50 лет. Армия представляла лишь красивый фасад, за которым все было гнило.

Нация не была лучше армии. Походы 1778, 1787, 1792, 1793 и 1794 [годов] на Рейне и в Польше отняли всякое доверие к военному руководительству. Со времени Базельского мира прусская политика была противоположностью того, чем она должна была бы быть, чтобы подготовить нацию к войне; она скрывала опасности, строила карты на мире и нейтралитете.

В самой нации получил ход известный гуманитаризм [88] Чрез все XVIII столетие, начиная от аббата С. Пьера вплоть до Канта и Гердера, наблюдается глубокий и широкий поток оппозиции против постоянной армии и войны вообще. Этот поток перебросился и чрез грань на начало XIX в., хотя в несколько ослабленном темпе. Клаузевицу, например, пришлось от этого вынести меньше и бороться меньше, чем Шарнгорсту. См., например, Lehmann. Scharnhorst. I. S. 54 и след. и 204 и след. , настроение против постоянной армии и войны, что разъединяло нацию и армию.

Глава II — портреты деятелей — не менее блестяща. Это — эффектная галерея, оставленная человечеству навеки. Такими штрихами Клаузевиц обнажает до реальности всю слабость этих людей, их неудовлетворительность, их пустоту. Он набрасывает их облик несколькими словами, умело схватывая наиболее характерное и карикатурное. Никто, даже его учитель Шарнгорст, не снискали себе снисхождения у этого жестокого пера. Для образчика приведем выдержки из некоторых характеристик.

Сначала герцог Брунсвикский , «сведенный последними годами Семилетней войны, где он ничего не мог достигнуть, с ранга героя к позиции человека света, ловкого и разумного». Полный ума, даже опыта, но потерявший в себя всякую веру, он мало думает о том, чтобы на себе одном нести все руководство военными операциями, роковой исход которых он предчувствовал. Далекий от того, чтобы отстаивать за собой ответственность за решения, он с удовольствием допустил прибытие к армии короля со своего рода военным кабинетом, в котором находились фельдмаршал фон Мёлендорф, генерал Цастров и полковник Пфуль.

Мёлендорф (Moellendorf), красивый старик 80 лет, который удачно служил в Семилетней войне, но тридцать один год мира (с 1763 по 1794) и полное отсутствие военных знаний свели его просто к красивой фигуре среди армий.

Рюхель — храбрый, самолюбивый, но вспыльчивый, без мозгов и военного образования.

Цастров — старый адъютант короля, не более как хороший бюрократ.

Клейст — действительный адъютант короля, человек общества, ума среднего и без солидных военных знаний.

Принц фон Гогенлое — в военном отношении хорошо одаренный, но погрязший в формализме.

Принц Леопольд Прусский — прусский Алкивиад [89] Единственно привлекательный портрет. «Идол солдат и молодых офицеров». Пал под Заальфельдом. .

Генерал-лейтенант граф фон Шметтау , старый адъютант принца Фердинанда, брата Фридриха II, давно вышедший в отставку. «Так как ему было 60 лет, что в эту эпоху в прусской армии было для генералов молодым возрастом, и так как он скучал в отставке, то он настоял на своем возврате в армию».

Полковники Пфуль, Массенбах [90] Генерал-квартирмейстер принца фон Гогенлоэ, вюртембуржец по происхождению. и Шарнгорст [91] Генерал-квартирмейстер герцога Брунсвикского, ганноверец. были три головы высшего штаба. Всем было за сорок, все были зрелы умственно и физически, имели высшее образование, выделявшее их над другими офицерами. Но они резко отличались друг от друга по складу ума, характеру, манере видеть, и их совместная работа не могла создать никакого единства.

Наиболее тщательна и подробна характеристика Массенбаха.

Рядом с этими характеристиками военных людей мы находим в труде и портреты государственных людей, набросанных еще более злыми штрихами.

Нужно отметить с сожалением, что военная историография, особенно русская, уклонилась потом от таких характеристик и этот завет Клаузевица не нашел себе подражателей. Этим самым из канвы военно-исторических картин была выброшена одна из существенных и поучительных красок. Мы знаем движения, числа, места до мелочей, но вожди — большие и малые — остаются для нас чистыми манекенами.

Глава III является лишь наброском идей и далеко отстает от современного масштаба аналитичных исследований. «Написать историю разгрома, — говорит Клаузевиц, — это значит написать историю предшествовавшей политики, правительства и народного духа». Но, по его же мнению, нельзя совершить более тяжких ошибок, как совершенные прусским правительством в 1805 и 1806 гг.