Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Глава об использовании победы рисует исчерпывающую картину всех видов преследования и давно уже — как своей идейной, так и технической сторонами — стала достоянием учебников.

Пятая часть — о вооруженных силах — содержит в себе материал для многих военных дисциплин, включая, кроме тактики и стратегии, также военную администрацию и даже военную географию. Первые шесть глав поднимают организационные вопросы как мирного времени, так и на полях сражений; в последнем случае мы находим значительные отзвуки от фридриховского времени, которые для нашего времени являются даже трудно понимаемыми. Главы 7-12 заняты вопросами обеспечения войск (авангарды и сторожевая служба) и маршами. Последнюю тему автор изложил очень тщательно — в трех главах — к нашему удивлению даже при этом благоприятном случае мы не находим стратегической оценки марша: очень много техники, притом устарелого колорита, не забыта изнуряемость маршей, но у них вырвано сердце — их стратегический смысл, о котором вы не найдете ни слова.

Очень поучительна 14 глава, в которой говорится о продовольствии войск. Для нас многое в ней рисуется похожим на странички довольно избитого учебника по военной администрации, и мы более чем удивлены, находя на страницах философско-стратегического труда такие организационные мелочи, как «продовольствие по домам», «продовольствие путем реквизиции при помощи войск», «продовольствие при помощи местных властей» и т. д.; но нельзя забывать, что перед нами один из принципов военного дела, находившийся в дни Клаузевица на переломе. Консервативная мысль большинства не могла еще освоиться с этим «ненаучным, дикарским, ненадежным» способом продовольствия на местах, и нужно было авторитетное слово какого-либо крупного ума и новатора, чтобы сдвинуть массу с мертвой точки; отсюда эти, казалось бы, мелкие подробности.

Главы «Местность и рельеф» (17) и «Превышения» (18) в наше время почти изжили свое значение, или, по крайней мере, они толкуются нами в совершенно иных тонах.

Шестая часть , трактующая об обороне, является самой большой в труде Клаузевица. Можно с достаточной надежностью утверждать, что первые девять глав (с придатком отчасти 12-й — 14-й) этой части содержат в себе зерно всего того, что большая масса военного люда главным образом знает о Клаузевице и что в подробностях обдоказывает его главное положение о защите как наиболее сильной форме войны. Этот «догмат» наиболее связан с именем военного теоретика и наиболее — всегда и теперь — вызывал споров и недоразумений. Очевидно, и сам Клаузевиц идее обороны придавал исключительное значение; в пользу этого говорит не только то, что часть, посвященная обороне, занимает целую треть всего труда «О войне», но и постоянное повторение и подчеркивание автором этой идеи в предшествующих частях и, наконец, тот подъем и убежденность, с которыми он трактует тему в шестой части.

Ни одна идея автора, как мы сказали, не вызвала столько споров. Начиная с эрцгерцога Карла и проходя длинный ряд имен, каковы Рюстов, ф[он] дер Гольц, Блюме, Вагнер, Шерф, Бернгарди, Фалькенгаузен и кончая, наконец, Людендорфом, мы встречаем попытку разбить «досадное недоразумение» своего «учителя», попытку, высказываемую с оттенком боли и недоразумения. Среди французов оказалось также немало врагов достопамятной идеи. Отсылая интересующихся к подлинникам [331] Erzherzog Karl. Milit. Schriften. S. 18; Marwitz. Ein märkischer Edelmann im Zeitalter der Befreiungskriege, I. S. 386, примеч. I; Blume. Strategie. S. 201; Wagner. Grundlagen der Kriegstheorie. S. 425 и след.; Scherff. Milit. Klassiker. I. S. 343 и след.; Bernhardi. Vom heutigen Kriege. II. S. 2 и след.; Camon. Clausewitz и т. д. Из числа наиболее стойких и, последовательных защитников «обороны» Клаузевица можно указать на профессора Ганса Дельбрюка. Среди его многочисленных работ по этому вопросу укажем хотя бы на его полемический труд «Ludendorffs Sclbstporträt». , остановимся лишь на кратком перечне недоразумений, вызванных Клаузевицким увлечением обороной. Особенную путаницу внесло добавление к общей фразе: «оборона — сильнейшая форма войны» еще слов «но с отрицательной целью» (aber mit dem negativen Zwecke). Оно создало три лагеря: одни — можно бы сказать, любители мира — просто приняли этот добавок и увидели в нем истинное разрешение проблемы о войне, которая с нравственной точки зрения должна быть только отражением вражеского произвола, защитой угрожаемого отечества; другие просто игнорировали добавок, так как сам Клаузевиц при каждом случае осуждал чистую «пассивность» обороны и настаивал, чтобы у обороны всегда имелся сильный контрудар — «молниеносный меч возмездия»; третьи, наконец, никак не могли примирить необходимость этого контрудара с проповедью обороны как сильнейшей формы.

Шерф, причисляя себя к этой третьей категории, подчеркивает, что трудно понять эту явную двойственность Клаузевицкой дедукции, а именно: с одной стороны, в этой самой отрицательной цели «ожидания и сохранения» содержатся все те выгоды, которые обосновывают за обороной право на «сильнейшую форму» борьбы, и, с другой стороны, оборона без положительной цели контрудара выставляется как что-то противоестественное… Этот пункт, несомненно, принадлежит к наиболее трудным при изучении Клаузевица.

В примечаниях к этой части труда Клаузевица будут приведены попутные сомнения или возражения. Теперь же ограничимся следующим: психологически достаточно понятно увлечение Клаузевица обороной. Выросший в обстановке идейного и материального оправдания обороны, как это мы говорили выше, Клаузевиц в более зрелые годы переживал постоянную необходимость думать только об обороне как единственном якоре спасения для Пруссии, и, наконец, в 1812 г. он воочию убедился в могучей силе той же самой обороны; в результате эта мысль стала для него idée fixe [332] Навязчивая идея (франц.). [Прим. ред.] , фетишем , которого нельзя уже было потом вырвать из его сознания.

И с философской точки зрения нетрудно было бы убедиться, что в природе вещей при сложившихся и запутаннейших формах борьбы, которые мы наблюдаем, обороне должно принадлежать почетное место, что полярность борьбы, начиная с мира животных и растений и кончая спортом в мире человеческом, наблюдается на каждом шагу и что, наконец, может быть, могуществу обороны придется приписать то равновесие в природе и тот размеренный ход к совершенствованию, которые мы видим.

Вся трудность постижения идеи Клаузевица лежала в том обстоятельстве, что практика военного дела в его историческом отражении мало гармонировала с теоретическим утверждением, видимо ему противоречила. Но не кажущееся ли это противоречие? Если отбросить обольстительные облики великих полководцев, деспотически занявших все страницы наших военно-исторических сочинений и воодушевлявшихся только огнем наступления, то другие-то более серые, полузабытые страницы, может быть, не будут единодушными защитниками этой огненной манеры. Да и у великих полководцев что подытоживать как результат их боевой манеры? [Г]аннибал держался активной обороны и продержался длинные года в толще мировой растущей страны, покинутый своею собственной; Фридрих начал наступлением, а кончил обороной, и последняя дала ему возможность свести концы с концами; Наполеон знал только наступление и был много раз благополучным завершителем кампаний, но общей, основной он не выдержал и заделался на одиноком острове писателем мемуаров…