Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2

Следующий, VII век еще беднее великими святыми: здесь мы находим только Григория Двоеслова (ум. 604 г.) и Максима Исповедника (ум. 662 г.). Заметим, что мы здесь включаем в число «великих», святых официально не имеющих этого титула, а лишь чем–нибудь знаменитых.

В связи с личностью Григория Двоеслова стоит заметить, что до него страстная литургия совершалась «по устному преданию», т.е. никаких текстов или документов, которые бы регламентировали порядок проведения богослужения в христианской церкви до него не было. Он первый дал весь этот ритуал с современными выходами и пением. Таким образом, современная литургия принадлежит Григорию,а не Василию Великому и Иоанну Златоусту, которым могла принадлежать только основная идея, грубая форма ритуала, только через 200 лет, наконец, зафиксированная в уставном порядке Григорием. Григорий был римским понтифексом и потому располагал необходимой религиозной властью для введения четкого порядка в богослужении.

В VIII в. можно отметить только двух выдающихся святых: Марка Афинского (ум. 725 г.) и Иоанна Дамаскина Богослова (ум. 776 г.), в IX веке также двух — Феодора Студита (ум. 826 г.) и Иоанникия Великого. В X веке мы отметим только Луку Греческого (ум. в 946 г.). На этом мы остановимся, поскольку с X века христианство перебросилось уже на все страны Европы, и каждая страна стремилась создавать собственных национальных святых.

К святым Марку, Иоанну, Феодору и Луке мы еще вернемся в § 5.

В IV веке внезапно появляются не только «великие святые», но и «великие ересиархи». Недаром историки религии (см. напр. [114], стр. 19) характеризуют этот век как эпоху внезапнопоявившихся ересей. Число этих ересей не поддается точному учету: «Как же велико было число их, если Епифаний в своем сочинении «Панарион» называет и критикует целых 60 сект!» ([114], стр. 19).

Таким образом, все однозначно указывает на IV век (точнее, на его вторую половину) как на время создания основ христианского культа. Так пишет Морозов: «Если допустить, что евангельская литература возникла в I веке нашей эры, то пришлось бы признать, что до IV века она не вызвала никаких серьезных учителей и идеологов. Там мы видим одну пустоту. Но если в момент своего возникновения христианская идеология была бессильна, то как же она могла бы стать победоносной через 300 лет, когда уже устарела?» ([2], стр. 180).

В связи со сказанным в конце предыдущего параграфа, становятся особо ценными любые достоверные сведения о событиях IV века. Однако с этим дело обстоит чрезвычайно плохо: «Источники истории четырех столетий, следовавших за смертью Константина Великого, очень скудны: известия, сообщенные ими, не только сухи, но и недостоверны, потому что писатели тех веков пристрастны: часто они искажают факты и характеры сообразно своим религиозным симпатиям, часто мстят и клевещут по личным расчетам…» ([105], стр. 544). Автор этих строк: Г. Вебер, подробно рассмотрев все первоисточники, полагает, что наибольшим доверием может пользоваться Аммиан Марцеллин,хотя и он не освобожден от подозрений. С этим выбором вполне согласны и современные исследователи: «Наиболее выдающимся византийским историком IV века был антиохийский грек Аммиан Марцеллин (ок. 330—400 гг.). Приверженец Юлиана Отступника, с которым участвовал в походе против персов, и сторонник восстановления языческой религии, Аммиан Марцеллин на склоне своих лет написал исторический труд на латинском языке, известный под названием «Res Gestae» — «Деяния» ([19], стр. 11).

Познакомимся поэтому поближе с трудом Марцеллина. «Рукописная традиция сочинения Аммиана… бедна. «История» (имеются в виду «Деяния». — Авт.) была открыта в Ватиканской библиотеке в середине XV в. знаменитым итальянским гуманистом Поджо Браччолини (это уже настораживает. — Авт.). Этот манускрипт, именуемый Фульдским, лег в основу всех изданий, а другие рукописи Марцеллина оказались лишь его списками» ([116], стр. 21).

Прикосновенность Поджо к рукописи Аммиана заставляет поставить вопрос о ее аутентичности. После того, как этот вопрос поставлен, сразу становится ясно, что книга Аммиана сочинена во времена Поджои скорее всего самим Поджо.

Естественнонаучные взгляды Аммиана обгоняют даже XV век: «Аммиан признает, что во вселенной царит вечный, установленный от века порядок. По отношению к вселенной небесные тела, в том числе и земля, являются лишь ничтожными точками. Перемещение звезд в пространстве или их кажущаяся неподвижность — только результат восприятия человека, наблюдающего их с земли. Эти зачатки (? — Авт.) научных знаний о бесконечности пространства и времени сочетаются у Аммиана с наивным убеждением в том, что сама земля как бы висит во вселенной «под действием некоего внутреннего духа» ([116], стр. 28).

Литературные достоинства книги Аммиана (несравнимые, скажем, с Библией или Хроникой Гидация) также выдают ее позднее происхождение. «Долгое время литературные достоинства произведения этого писателя не признавались в науке, на нем лежало клеймо эпигона античных авторов, в труде Аммиана больше правды искусства, чем правды истории, образ трагического героя порой заслоняет реальность… Художественные приемы Аммиана разнообразны и умело чередуются автором. Здесь мы находим: контрастирование и панегирик, драматизацию событий и эпическую стилизацию, героический пафос и гротеск… Автор явно тяготеет к драматизации событий (подобно Тациту–Поджо. — Авт.). Это сочинение изобилует страшными сценами и потрясающими по своему драматизму картинами. Особенно нагнетает он ужасы при описании сражений: на поле битвы льются потоки крови, раздаются предсмертные стоны, лежат груды распростертых тел (это все приемы исторического романа в духе Поджо. — Авт.). Для усиления впечатления Аммиан, например, рисует мертвого воина с рассеченной головой, который и после смерти продолжает стоять на ногах, словно столб, зажатый в толпе солдат, сгрудившихся у ворот Амиды…» ([116], стр. 74—76).

Идеология Аммиана также достаточно красноречива. «Идее «цикличности», пронизывающей теорию Аммиана, соответствует и композиционное построение его труда. Историк широко применяет принцип параллелизма. Как и Тацитон обращается к свободной форме Анналов. Место и время действия постоянно меняются в зависимости от логики повествования. Хронологическая последовательность нарушается в соответствии с темой… Идея вечности Рима—одно из важнейших звеньев исторической концепции Аммиана… Формула вечности Рима проходит красной нитью через все историческое сочинение Аммиана… Идея незыблемости и вечности Рима окрашена у Аммиана в консервативные тона и связана с общей идеализацией могущества Римского государства… (все это очень поздняя идеология, после создания легенды о древнем Риме. — Авт.)… Однако… на деле, в его книге Рим выступает скорее как идеальный, а не как реальный центр исторического процесса» ([116], стр. 35, 36, 53). К сожалению, из последнего, очень тонкого замечания, не делается логического вывода, что для «Аммиана» Рим — это красивая легенда, идеальный город, сотворенный воображением.