Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1

История рукописей и печатных изданий Архимеда утомительно следует уже известному нам шаблону. Во вступительной статье к русскому изданию сочинений Архимеда проф. И.Н. Веселовский, сообщая, что основой всех современных изданий текстов Архимеда являются утраченная рукопись, принадлежавшая в XV веке Георгию Балле, и (это уже что–то новое!) константинопольский палимпсест, найденный в 1907 г. Гейбергом, пишет:

«В Западную Европу сочинения Архимеда попали только после константинопольского погрома 1204 г., когда, вероятно, и был перевезен в Европу манускрипт, находившийся позже у Георгия Баллы. Первый перевод сочинения Архимеда на латинский язык был сделан францисканцем Вильгельмом из Мербеке, другом Фомы Аквинского. Этот перевод, законченный в 1269 г., был найден Розе в Ватикане только в 1884г. Этот перевод… буквален …, но в существе дела ученый францисканец вряд ли разбирался… Часть перевода из Мербеке была напечатана Лукой Гауриком в Венеции в 1503 г. (первое печатное издание сочинений Архимеда); однако это издание осталось настолько незамеченным, что знаменитый Тарталья смело присвоил его себе и опубликовал в 1553 и 1565 гг. как «перевод с греческого».

Около 1450 г, был выполнен второй латинский перевод Архимеда Яковом Кремонским. В 1468 г. его переписал знаменитый Региомонтан и привез в Нюрнберг для опубликования. Однако ранняя смерть Региомонтана не позволила ему выполнить свое намерение, так что первое издание греческого текста Архимеда было выпущено только в 1544 г. в Базеле на основе рукописей, происходящих от текста Георгия Баллы. После этого работы Архимеда входят в обиход ученого мира» ([68], стр. 54—56).

Архимед неоднократно цитируется Леонардо да Винчи еще до опубликования его трудов. Вот что говорит проф. А. И. Маркушевич: «…Леонардо да Винчи, в заметках которого неоднократно упоминается Архимед, мог знакомиться с ним только в рукописи. Но Леонардо не знал греческого и не имел твердых навыков в латыни…» ([100], стр. 54). Странно, что Маркушевич ограничивается лишь констатацией этих фактов.

Там же Маркушевич пишет по поводу Аполлония— третьего по значимости древнегреческого математика:

«Конические сечения» Аполлония вышли из печати в 1537 г., причем в составе одних лишь первых четырех книг, наиболее элементарных (остальные просто не были еще написаны. — Авт.). Кеплер, впервые открывший значение конических сечений (эллипсов) в астрономии, не дожил до выхода в свет полного издания сочинении Аполлония. Следующие три книги «Конических сечений»…. впервые были опубликованы в латинском переводе в 1631 г.» ([100], стр. 54).

Таким образом, труд Аполлония о конических сечениях полностью вышел уже после того, как Кеплер открыл значение всех этих конических сечений! Скорее всего, этот труд и был написан уже после Кеплера, а приписан «древнему» ученому для обеспечивания популярности книги. Может быть, неизвестный автор не решался состязаться с Кеплером, издавая книгу под своим именем.

Вот, кстати, что пишет о трудностях добиться в то время издания книги Маркушевич;

«…Чтобы издатель рискнул предпринять большой и дорогостоящий труд по их публикации (существенную часть расходов, иногда больше половины, составляла стоимость бумаги), необходимо было, чтобы он мог рассчитывать на соответствующее количество заинтересованных читателей, хотя бы человек на 300, если иметь в виду ограниченность тиража в то время. Но столь обширной группы высоко компетентных ученых (математиков) ни в XV в.. ни в начале XVI в. еще не существовало… Своеобразный пример крупного ученого XVI в., которому явно не везло с печатанием его произведений, представляет Франческе Мауролико (1494—1575), математик, механик, оптик и историк. Его… перевод Аполлония вышел в свет в 1654 г., наконец, его оригинальный труд по оптике, в котором он во многом предвосхищает Кеплера, появился только в 1611 г., через 7 лет после публикации труда Кеплера» ([100], стр. 55,56).

Более подробно об этом говорит Морозов:

«Печатный станок сразу… создал книжные рынки, хотя и изолированные друг от друга вследствие трудности отдаленных сообщений и без быстрой огласки выхода в свет книг.. Но никто из них (первых книгоиздателей. — Авт.), конечно, не надеялся получить большие выгоды от напечатания ученых произведений своих собственных знакомых, для которых в их городе нашлось бы лишь несколько покупателей, а в других юродах ни одного, так как лиц, выпускавших лишь первое свое произведение, никто не знал, а книга все же была тогда слишком дорога, чтобы грамотеи рисковали покупкой неизвестно чьего произведения.

Произошло сторицей то же самое, что порой происходит и теперь с начинающими писателями и особенно с учеными. Издатели отказывались печатать произведения еще не прославившегося автора, а прославиться он мог только после отпечатания своих произведений. Начинающие авторы с трудом разрешают теперь эту дилемму, предварительно знакомя с собой читателя через статейки в журналах или предпосылая своей книге напутственное предисловие какой–либо знаменитости. В первые же два столетия после изобретения книгопечатания и этого не могло быть. Оставалось только два способа, яркие следы которых мы и видим в произведениях XV—XVII веков.

Когда, будучи еще гимназистом, я читал научные произведения, на первых страницах которых были пышные посвящения высокопоставленным лицам, … я возмущался… И только потом, когда я понял тернистый путь старинного научного автора… я увидел, что во имя самой науки для старинных авторов не было другого выхода. Ведь… лицо, которому была посвящена книга, и было в действительности ее истинным и притом бескорыстным в материальном отношении издателем, заинтересованный произведением и не без честолюбивого желания соединить с ним свое имя, этот граф или князь и давал на нее автору материальные средства или гарантировал издателю безубыточность.

Но, кроме такого пути провести в печать свою книгу, был еще и другой: выдать свое собственное произведение за оставшуюся от предков рукопись какой–нибудь древней, хотя бы и чисто легендарной знаменитости. Если издатель даже и подозревал апокриф, он охотно соглашался печатать книгу, рассчитывая, что при этом условии она обязательно разойдется, и, может быть, даже советовал автору употребить такой прием. Последнему ничего не оставалось, как или оставить плоды своих многолетних дум и бессонных ночей на вечное забвение после смерти, или поведать их миру от имени другого человека, без всякой надежды присоединить к нему и свое имя, иначе как в качестве нашедшего это произведение или его переводчика, или, наконец, обновителя анахронических мест…» ([4], стр. 176—178).