Александр Розов - Солнце на парусах

Впрочем, не будем углубляться в область интуитивных аналогий. Просто констатируем, что «первобытный» человек образца в плане интеллекта и воображения ничем не отличался от наших современников. Из этого и будем исходить в дальнейшем. А теперь попробуем заняться мысленными экспериментами — то есть тем, чем «официальная» история упорно заниматься не хочет. Начнем с того, что попытаемся определить, какой приблизительно период времени нужен было первобытному человеку, чтобы изобрести тот самый базовый набор технологий, который, как мы видели выше, присутствует уже в 10-м тысячелетии до н.э. Ответ лежит, что называется, на поверхности. За сколько времени осваивались потерпевшие кораблекрушение современные люди на необитаемых островах и как быстро они налаживали сносную жизнь на неолитическом (а то и энеолитическом — «каменно-медном») уровне? Правильно, всего за несколько лет. Если, конечно выживали — но ведь и в древние времена мы имеем дело только с теми племенами, которые выжили, а не с теми, которые вымерли. Можно возразить, что потерпевшие кораблекрушение обладают базой современных знаний. Но много ли у современного человека знаний о добывании огня без спичек, изготовлении первобытного оружия и охоте с помощью этого оружия? О мотыжном земледелии и первобытной архитектуре? О первобытном судоходстве и навигации? О первобытной химической, керамической или металлургической технологии? О первобытной кухонной стряпне и первобытной медицине? Иначе говоря, много ли дадут современные знания о современной цивилизованной жизни по сравнению с теми знаниями, которые можно получить просто путем наблюдения окружающей природы, повседневном взаимодействии с этой самой природой и разумном анализе того и другого? В любом случае все перечисленные технологии человеку придется изобретать практически заново. Если знание о том, что такие технологии в принципе существуют и поможет человеку — то скорее морально, нежели процедурно. Подводя итог этому рассуждению, можно сказать, что возможность изобретений в области базовых неолитических технологий была одинаковой и 5000, и 10.000 и 100.000 лет назад.

Другое дело — существовал ли мотив для развития технологии. Вряд ли первобытные люди стали делать это просто из удовольствия. Значит, была какая-то причина, заставлявшая развивать технологию, т.е. в определенных обстоятельствах или в определенные периоды такое развитие было необходимым условием выживания.

В официальной истории в качестве причин такого рода принято называть борьбу с крупными хищниками, а также исчерпание традиционных ресурсов (в первую очередь — пищевых), и конкуренцию за них между соседними племенами. Что касается крупных хищников — то немедленно после овладения самыми наипростейшими технологиями, первобытный человек прошелся по ним, как чума. Археологические данные показывают, что в Северной Америке (по которой человек начал расселяться только в 15–10 тысячелетиях до н.э., означенные представители фауны исчезли за какую-то тысячу лет. Что же касается исчерпания ресурсов и конкуренции за них, то при численности населении планеты 5–10 млн. человек, эта проблема просто не могла быть актуальной. Первобытные племена были слишком разрознены для того, чтобы всерьез конкурировать за какие-то территории или ресурсы. Такой плотности населения соответствует состояние, которое европейцы в XVII–XVIII в. застали у аборигенов Австралии, где межплеменные конфликты там не воспринимались в качестве метода получения монопольного контроля над территорией и ее ресурсами. Сама идея такого контроля казалась аборигенам совершенно нелепой. Тысячи лет здешние племена жили своей первобытной жизнью и очень неплохо себя чувствовали, пока англичане и прочие европейцы не принесли им то, что сейчас принято называть цивилизацией.

Та же ситуация имела место в Новой Зеландии, Новой Гвинее, центральной Африке и многих других регионах: аборигены жили технологически на различных уровнях первобытности — в интервале от раннего палеолита до энеолита и их это вполне устраивало. Они совершенно не собирались прогрессировать и не стали бы этого делать в обозримом будущем — если бы не приход европейцев. Впрочем, дело не только в разрозненности и отсутствии конкуренции. Страны Юго-Восточной Азии, создавшие свои цивилизации одновременно с Египтом, Критом и Месопотамией, «застряли» на технологическом уровне античности — опять-таки до прихода европейцев. Даже достаточно высокая плотность населения, частые территориальных конфликты и войны (а их там хватало — взять хотя бы знаменитую «войну трех царств» в Китае) ни разу не вызвали характерного для финального средневековья Европы «взрывного» прогресса.

Европейцы примерно до XV в. н.э. жили на том же античном уровне и, казалось бы, не проявляли никаких признаков стремления к прогрессу. Южноевропейского крестьянина, ремесленника, солдата или лэндлорда, живущих в V в. н.э. можно было бы переместить на тысячелетие в прошлое или в будущее — и они не заметили бы существенной разницы.

Вдруг, за какое-то столетие, все резко изменилось. Политики и коммерсанты, похожие на пиратов, и пираты, похожие на политиков и коммерсантов, вырвались на просторы морей и океанов. А моря и океаны ворвались в застывшую сухопутную жизнь, с легкостью сметая с лица земли государства, правительства и социальные институты, казавшиеся вечными. Началась эпоха «великих географических открытий» и европейской морской экспансии, эпоха машин и социальных потрясений. Эпоха, которая породила «машинный» технологический прогресс и, как следствие — современное состояние цивилизации.

Итак, все началось с моря.

С точки зрения современной палеоантропологии, все началось примерно 8 миллионов лет назад, на восточном побережье Африки, немного южнее экватора. Сейчас здесь находятся государства Кения, Танзания и Мозамбик, недалеко от берега — масса мелких островков и более крупные острова Занзибар и Пемба, несколько дальше — Коморские и Сейшельские острова и Мадагаскар. Позже мы увидим, что все эти географические подробности крайне существенны.

В отношении вопроса «как» — начнем с неожиданного на первый взгляд утверждения: человек — это почти амфибия. Предок человека сначала стал двуногим, прямоходящим, безволосым и всеядным, уже потом — разумным, и лишь еще позже научился изготавливать орудия. С полуводным образом жизни и склонностью к животной пище водного происхождения связаны основные отличия человека от человекообразных обезьян. Основные отличия таковы: двуногость и прямохождение, широкие стопы и ладони, голая кожа, длинный нос и слабая дифференциация зубов, врожденная способность нырять и толстая жировая прослойка, особенности строения половых органов и молочных желез, конструкция грудной клетки и разворот верхних конечностей. Ни одна из человекообразных обезьян не умеет сколь-нибудь прилично плавать (а уж нырять и вовсе не способна — просто в силу устройства носоглотки). Человек не просто способен без усилий нырять и плавать под водой, а также держаться на воде в неподвижном состоянии — человек способен к этому от рождения. Впервые на все это обратили внимание два биолога — Элистер Харди и Ян Линдблад. Линдблад предположил, что примерно 10–12 млн. лет назад от какой-то разновидности африканского рамапитека произошел т.н. гидропитек — обезьяна, ведущая полуводный образ жизни, с анатомией, характерной для млекопитающих-амфибий (более подробно — в его работе «Человек — ты, я и первозданный»).