Николай Морозов - АЗИАТСКИЕ ХРИСТЫ

Яма, дай воды гостю, чтобы потушить

Пламя, ибо брамин отнимает надежду и дружбу,

Радость детей и благословение стад у того,

Кто не признает его гостем.

Яма (бог смерти)

Ты незамеченным жил в моем доме три ночи,

Достойный гость, Брамин.

Привет тебе и исполненье трех желаний

Даю тебе, Брамин, лишь выбирай.

Начикетас выбирает, как первое желание, чтобы отец, когда возвратится из царства мертвых, принял его без гнева. Потом он просит, чтобы бог смерти обучил его тайному знанию о жертвенном огне при посредстве которого достигается небесное царство. Смерть сообщает ему это учение и говорит, что он будет называться людьми огнем Начикетаса. Тогда Начикетас высказывает ему и свое третье желание.

Начикетас:

Неизвестна судьба мертвых:

Они существуют, — говорит один, — их нет, — говорит другой.

Вот что хочу я знать, вот что открой мне,

Вот третье желание, которое я выбираю.

Бог смерти:

Самые боги издревле не знают о том:

Темна эта тайна, ее трудно понять.

Другое желанье скажи. Начикетас,

Не настаивай на этом, освободи меня от слова.

Начикетас:

Самим богам это скрыто —

И трудно понять, говоришь, ты, о, смерть.

Один ты мне можешь это открыть

И только это желание я выбираю.

Бог смерти:

Выбирай долголетних детей и внуков,

Деньги, стада, слонов и коней;

Выбирай на земле огромное царство;

Пусть жизнь твоя будет долга, как ты желаешь.

Если заменишь желанье твое, выбирай

Хоть богатство, хоть долгую жизнь;

Будь царем над землей, Начикетас,

Всех наслаждений участником будь.

Все, что смертным с трудом достается,

Всякую радость возьми, к которой сердце стремится.

Дам я тебе прекрасных девиц,

Что краше всех дев на земле;

Дам их тебе, — пусть будут твоими; —

Только не спрашивай о смерти, Начикетас.

Начикетас:

Все то пригодно лишь ненадолго.

Сила чувств у людей исчезает,

В жизни все скоро проходит;

Песни и танцы, кони, стадо, — все это — твое.

Людям довольства богатство не даст.

Что для нас деньги, когда мы увидим тебя?

Все мы живем, пока лишь велишь ты —

Это желанье одно потому выбираю.

О чем, полны сомненья, думают люди,

О том скажи мне; о смерти, о будущем царстве.

Сопротивление бога смерти побеждено. Они исполняет волю Начикетаса. Далеко, — говорит он, — расходятся два пути: путь знания и путь незнания. Те, которые идут по пути незнания, бесцельно бродят по земле, как слепцы, руководимые слепыми. Мудрец, познающий единое, вечное, древнего бога, пребывающего в глубине всего сущего, оставляет радость и страдание, освобождается от всего справедливого и от несправедливого, делается свободным от настоящего и от будущего. Таков ответ Ямы на вопросы Начикетаса. Такова браманская легенда, в которой нисшествие христа в ад уже соединено в единое целое с его искуплением и всему придан более философский, чем фантастический характер, ее евангельского первоисточника.

Посмотрим теперь, какова же буддийская легенда. Избранный к достоинству Будды стремится к познанию, которое искупило бы его от смерти и возрождения. Враг его — Мара. Как бог Мритиу обещает Начикетасу господство над землей, если только он откажется от познания будущей жизни, так и Будде Мара предлагает неземных красавиц, так и Будду искушают дочери Мары, по имени Желание, Страстность и Похоть. Начикетас и Будда сопротивляются всем искушениям и достигают знания, избавляющего от могущества смерти. Имя Мара то же самое, что и Мритиу, Бог смерти есть вместе с тем и князь сего мира, властелин всех наслаждений, враг познания; для браманской или буддийский метафизики, всякое наслаждение составляет узы, привязывающие к царству смерти, а познание есть сила, разрешающая эти узы. Эта сторона бога смерти, как искусителя к власти и наслаждению, выступает в личности Мары буддийской легенды на первый план, а браманское стихотворение Упанишад уже принимает более философский характер, чем и показывается позднейшее происхождение брамаизма. То обстоятельство, что Бог Слова Брама рисуется как бесцветный, бесформенный Абсолют во многих индусских рукописях, указывает на то огромное влияние, которое имели в Индии европейские новейшие метафизические размышления. Но для менее мудрствующих браминов такой бог был уж чересчур неконкретным богом и из Брамы сделался бог Браман, «предок всех миров», перворожденный из всех существ.

И едва ли какое-нибудь божество так знакомо не только браманам, но даже и современным буддистам, как Брама Сагампати. Во все важные моменты в жизни Будды и его верующих Брама оставляет свое небо и является на земле, по заповеди Христа — последние да будут первыми, покорным и послушным слугой святых людей. И из этого главного Брамана фантазия создала целые ряды богов Брам, пребывающих в различных небесах.

Подобно тому, как в Европе с средние века была мания аскетизма и отшельников монахов, а затем и высшее духовенство стало обязательно монашеским, как было и в Азии. И как в Европе началась наконец реакция против этого, так и буддийские монахи стали заменяться семейными браминами. Но брамаизм там не был протестантизмом, как в Европе после Лютера и Кальвина, так как существовал там уже до приезда англичан, а потому мы можем считать его влиянием восточной церкви, допускающей к церковному служению и даже требующей по апостолу Павлу, чтобы «епископ был мужем одной жены». А сходство современного буддийского ламаистского безбрачия и аскетизма с прежним европейским и особенно с католическим, настолько поразительно, что не оставляет никакой возможности сомневаться в их общем происхождении.

Как житие святых — произведение не позднее XVII века — полны аскетическими подвигами святых, так и современные буддийские сказания.

В Индии существует такое же общественное состояние, как в Риме в тяжелейшие времена католицизма, богатые и знатные, еще более, чем бедняки и простой народ; юноши и старики, которым уже нечего ждать от жизни; женщины и девушки оставляют мир и надевают монашеское платье. Рассказываются подвиги непобедимой силы людей, умевших, несмотря на всякое сопротивление, разрывать свои связи с мирской жизнью.

Под защитой абсолютнейшей веротерпимости, которая когда-либо существовала, образовывались секты за сектами и среди них. Чем объяснить такую противоестественность? Конечно тем же самым, чем я объяснял уже и европейское монашество: огромным распространением какой-то венерической болезни вроде перелоя, с его булонами и гонококками, как следствия покровительствовавшейся тогдашней церковью храмовой проституцией «во славу божью», пережитком чего и теперь остались баядерки при браманских храмах.