Андрей Шляхов - Нежная любовь главных злодеев истории

Аристократы купались в роскоши, простолюдины умирали с голоду, а буржуазия была недовольна состоянием дел, и прежде всего — чудовищной инфляцией. В монетах, которые чеканил королевский двор, с каждым днем становилось все меньше золота и серебра и все больше примесей, вроде меди.

Отберите у людей веру в будущее — и они проявят себя с наихудшей стороны. Рост народного недовольства, искусно разжигаемый так называемой революционной печатью, вылился в кровавую вакханалию. Все началось с недовольства королем-вертопрахом и королевой-шлюхой, а закончилось черт-те чем.

Марат издавал самую революционную из газет — «Ami du peuple» («Друг народа»). Сам издавал, сам редактировал и сам в нее писал, будучи един в трех лицах.

Как журналист, Марат был неистов, кровожаден и бескомпромиссен, оставляя далеко позади всех прочих разжигателей революционного пожара. Он был главным прародителем смуты, и в то же время можно сказать, что он был и ее порождением — именно революция вознесла Марата ввысь, на пьедестал, сложенный из отрубленных по его подстрекательству голов. Очень высоким был тот пьедестал.

Потакая низменным инстинктам толпы, Марат получил власть над ней. Давно известно, что дурной пример заразителен. Жажда кровопролития, неустанно пропагандируемая маньяком Маратом, обуяла тех, кто еще вчера считался добрыми французами, совершенно не склонными к насилию.

Аппетит приходит во время еды. «Еще год назад пять или шесть сотен отрубленных голов сделали бы вас свободными и счастливыми, — писал Марат в июне 1790 года. — Сегодня придется обезглавить десять тысяч человек. Через несколько месяцев вы, может быть, прикончите сто тысяч человек. Вы совершите чудо — ведь в вашей душе не будет мира до тех пор, пока вы не убьете последнего ублюдка врагов Родины...»

Пока не будет убит последний француз...

Что плохого сделали Марату аристократы? Всего лишь осмелились жить лучше его — и были жестоко наказаны за это.

Чем досадили ему простые обыватели? Ничем, они попросту стали жертвой, которая была принесена для упрочения власти Марата.

«Перестаньте терять время, изобретая средства защиты. У вас осталось всего одно средство, о котором я вам много раз уже говорил: всеобщее восстание и народные казни. Нельзя колебаться ни секунды, даже если придется отрубить сто тысяч голов. Вешайте, вешайте, мои дорогие друзья, это единственное средство победить ваших коварных врагов. Если бы они были сильнее, то без всякой жалости перерезали бы вам горло, колите же их кинжалами без сострадания!» — призывал Марат своих сограждан.

Ярость его усиливалась неизлечимой кожной болезнью, сопровождавшейся нестерпимым зудом. Многие биографы ошибочно называют ее проказой, якобы подхваченной Маратом еще во время работы врачом в Англии, однако они ошибаются — при проказе не бывает зуда. Скорее всего, Марат страдал (или был наказан провидением за свою жестокость) экземой.

Болезнь вынуждала Марата целыми днями просиживать в ванне с теплой водой — только там зуд стихал. Сидя в ванне, он писал свои людоедские опусы, сидя в ванне, принимал посетителей, сидя в ванне, порой и засыпал. Кстати говоря, ванна в те времена была неслыханной роскошью.

Марк Алданов не без иронии советовал всем поклонникам Марата произвести простой опыт — прочесть одну за другой в старых комплектах «Ami du peuple» его последние статьи. В этих статьях Марат требовал уже двести шестьдесят тысяч голов контрреволюционеров!

В начале же революции «друг народа» был куда умереннее. Тогда он настаивал только на том, чтобы на восьми сотнях деревьях Тюильрийского сада было повешено восемь сотен депутатов с ненавистным Марату политиком - графом Мирабо - посредине. «Однако он лишь сходил с ума — не успел сойти совершенно, - писал о Марате Алданов, — сквозь бредовые кровавые статьи, от которых гибли сотни людей, все время сквозит совершенно ясная мысль, именно ясностью выделяющая его из толпы других участников французской революции. («Только индюки ходят стадами», — любезно говорил он членам Конвента.) Эта мысль: нужна диктатура, необходима кровавая диктатура, без диктатора мы не спасемся, вне диктатуры нет выхода!.. Он долбил ее упорно, без вывертов, с большой силой. Надо думать, в диктаторы он намечал самого себя. Вызванные им страшные сентябрьские убийства достаточно ясно показывают, чего можно было ждать от диктатуры Марата».

Кровожадный истерик Марат в конце концов надоел и своим соратникам — членам Национального собрания, тем более что те же Мирабо, Лафайет, Бриссо, Кондорсе были, что называется, профессиональными политиками, добрую половину жизни терпеливо шедшими к власти и совершенно не желавшими делить ее, а точнее говоря — отдавать ее какому-то безвестному проходимцу, скучному литератору, сомнительному ученому и никудышному врачу, преуспевшему разве что в лечении венерических заболеваний. Он вынырнул из мутного революционного потока, явился из небытия, и именно туда его следовало отправить.

Ненависть к Марату со стороны видных деятелей французской революции усиливалась гипертрофированным индивидуализмом Марата, его эгоизмом. Марат жаждал славы единственного спасителя Франции и ради этого готов был стать ее могильщиком.

Терпение иссякло в тот день, когда Марат написал в своей газете: «К оружию, граждане!.. И пусть ваш первый удар падет на голову бесчестного генерала (под бесчестным генералом подразумевался Лафайет. — А. Ш.),уничтожьте продажных членов Национального собрания во главе с подлым Рикетги (здесь речь шла об адвокате Мирабо, «мозге» революции. — А. Ш.),отрезайте мизинцы у всех бывших дворян, сворачивайте шею всем попам. Если вы останетесь глухи к моим призывам, горе вам!»

«Бред сумасшедшего!» — скажут читатели и нисколько не погрешат против правды — нормальный человек подобного не напишет. Но не надо забывать, что призывам этого сумасшедшего следовали десятки тысяч французов!

Генерал Лафайет, герой освободительной войны в Америке, незаслуженно обозванный «бесчестным», прочтя очередной пасквиль Марата, вознегодовал и немедленно отправил триста человек в типографию «Друга народа». Типография была разгромлена, а весь оставшийся нереализованным тираж газеты конфискован. Сам Марат сумел избежать ареста, словно крыса, забившись в дыру, — «Друг народа» спрятался в погребе, принадлежавшем одному из его сторонников, где и продолжал строчить свои кровавые опусы.

В них, давая волю обиде, он призывал убивать солдат национальной гвардии, поймать и оскопить генерала Лафайета, повесить «продажного» Мирабо.