Эрих Машке - Немецкий орден

Предпосылки к этому заложены в самой природе ордена. Национальные ограничения, существовавшие в ордене, с самого начала повлияли на его политические амбиции, подчинив их задачам Германии. Поэтому создаваемое орденом государство переместилось из Средиземноморья, охваченного крестовыми походами, в земли, максимально приближенные к ареалу жизни немцев. Таким образом, орден с самого своего основания служил империи. В рамках собственного государственного образования орден участвовал в продвижении немецкого народа на восток, направляя часть потоков в свои земли.

Едва появившись, Немецкий орден отдалился от международных орденов, теперь же он устранял ненемецкие элементы своей структуры. Ибо все чуждое немецкому мышлению — отсутствие связей с родственниками и родиной, полное подчинение, безвольное послушание — настолько изменилось, соприкоснувшись с жизнью немецких переселенцев в процессе строительства государства для немцев, что, став конструктивными деталями этого самого государства, придало «конструкции» крепость и ясность, неведомые средневековой Германии. Потому прусское государство Немецкого ордена, как и норманнское государство Фридриха II, производит впечатление «современного», хотя вовсе таковым не являлось. Скорее, ордену удалось задействовать понятие службы и служения, нашедшее, в конце концов, применение внутри негосударственного сюзеренного владения ордена, и саму административную систему в качестве несущей конструкции своего государства. Сделавшись в Пруссии настоящим сюзереном и заручившись соответствующими правами, орден должен был теперь лишь перенести собственный административный аппарат, созданный для обслуживания владений в Святой земле, а также германских и романских владений, в свои новые земли, наделенные уже государственными правами, чтобы он немедленно начал функционировать уже как «государственная администрация». Каждый комтур не только распоряжался орденской собственностью в своем округе, но и руководил окружной администрацией, повышал налоги и принимал доходы с регалий.

Зато непосредственно в отношении орденского государства это понятие службы было неприменимо. Служба имела ценность лишь внутри братства, ибо лишь здесь она была служением идее ордена: борьбе против язычников, врагов христианской веры. Этой задаче была подчинена вся орденская собственность, которая рассматривалась как средство для ее реализации. Крупная помещичья собственность ордена в Германии и других областях была призвана доставлять средства для ведения войны в Святой земле; владения, появившиеся в Пруссии, должны были служить христианизации языческих земель и народов, а государство, созданное орденом, стало миссионерским. Так идея ордена завладела и государством, став для него основной государственной идеей. Таким образом, братство вело себя в отношении этого государства как настоящий господин. Служба и служение относились к высшему долгу внутри братства, как гласили правила ордена, однако не имели отношения к подданным или «государству». Таким образом, отношение должностных лиц ордена к своим служебным обязанностям отличалось от того, что характерно для чиновничьего государства нового времени; оно целиком и полностью укладывается в государственное мышление средневекового немца.

Другое дело, как же функционировала в реальности четкая иерархическая конструкция ордена, включив в себя немецкий народ, проведя восточную немецкую колонизацию, даже под влиянием жизни собственного народа. Отказ от собственных интересов и личного обогащения, строгое послушание, ежегодный отчет должностных лиц ордена в исполнении своих обязанностей, на время которого они слагали с себя полномочия, четко выстроенная иерархическая и административная система — все это орден на правах сюзерена применил в своем прусском государстве. Кроме покоренных местных народов, эта четкая и совершенная структура заполнялась и немецким населением, которое и придало прусскому государству его неповторимый немецкий характер. Без этой составляющей земли ордена никогда не стали бы немецкими. Коренное население Германии активно разрасталось, и, лишь приникнув к этому животворному источнику, орден направил прусские земли по уникальному пути политического развития и осуществил возложенную на него Германией миссию, к которой был призван с момента своего рождения.

При этом сам Немецкий орден был ограничен в своем историческом росте. Братьям удалось сформировать рубежи государства и путем колонизации заполнить его немецкой кровью. Но ордену не дано было разрастаться вместе с народом. Братья были оторваны от семьи и родины, и потомства, родившегося здесь же, в Пруссии, у них быть не могло; орден пополнялся за счет отпрысков дворянских родов, которые прибывали в Пруссию из старых германских областей; они так и оставались вне народа, вне этого немецко-прусского сплава, созданного самой жизнью. Братья могли искусно править своим государством, но служить ему непосредственно, как, впрочем, и своим подданным, они не могли, поскольку служили ордену, то есть идее, борьбе за христианскую веру, и не более того. Они так и не встали на путь чисто государственной политики, и, поэтому, не смогли удержать власть над своими прусско-германскими подданными. Конец государства, созданного орденом, был предрешен уже в начале его существования.

Сущность прусского орденского государства определяется неким конструктивным элементом. Между моментом рождения и моментом смерти государство прошло три стадии: неслыханный рост, зрелость и неизбежная гибель. И если сравнить это государство с организмом, прожившим 300-летнюю историю, которую определяет неизбежный ход событий и творят не единицы, а целое братство, то возникает резонный вопрос: каков вклад отдельной личности в дело ордена? И действительно ли в истории ордена есть место лишь величию общины, или были в истории ордена и великие одиночки?

Уже сам характер средневековых источников загоняет ответ в определенные рамки. Новейшая история непосредственно и живо повествует о творцах исторического процесса, но при этом от нас, как правило, ускользают своеобразная индивидуальность средневековых образов и их неповторимая сущность. Виной такому фрагментарному пониманию не только временная дистанция и скудость дошедших до нас источников. Стандартный характер двух основных групп источников — летописей и документов — не позволяет нам рассматривать людей того времени во всей многогранности их бытия, их планов и поступков, со всеми их человеческими слабостями. Летописи сообщают нам чересчур многое, ориентируясь лишь на субъективное мнение своего составителя, словно пропуская историю через сито, а что в нем осталось, нам так и не узнать. Документы же, объективно фиксируя определенные факты, почти не оставляют места для личного взгляда. Тем не менее именно летописи и документы являются важнейшим строительным материалом нашего исторического повествования о государстве Немецкого ордена, а о более поздних событиях — начиная с XV века — рассказывает обширная письменная корреспонденция и подробные отчеты, сообщая в том числе и о более интимных событиях. Как, однако, хрупок материал, из которого складывается картина жизни! Это дела, по которым потомки узнают историческую личность.