Сергей Борисов - Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди

Оказавшись на ногах, старик первым делом отряхнул свои плисовые штаны, вторым — взглянул на юношу более внимательно.

— Ты откуда взялся такой добрый? Впрочем, догадаться можно. В Порт-Ройяле ты недавно, иначе я бы тебя знал. Скорее всего, младший сын какого-нибудь бедного английского барона. Наследства не видать, в монахи идти не захотел, вот и подался за удачей на Карибы. Может, поднесешь стаканчик?

— Я из Дартмура, — сказал юноша. — Тимоти Лейтон. А денег у меня нет. Почти все я отдал капитану корабля, вчера доставившему меня сюда.

— И теперь ты думаешь, что делать дальше, — оскалился в улыбке Спайк. — Записаться лет на пять в «белые рабы», как поступил в свое время великий Генри Морган, или попытать флибустьерского счастья.

— Не хочу в рабы.

— Тогда тебе прямая дорога в порт. Пройдись по кабакам, поговори с вербовщиками, подпиши договор — и в море.

— Я пытался. Но меня избили и обобрали до последнего пенни.

— Это у нас запросто, — кивнул старик. — Ладно, я тебе помогу. Замолвлю словечко. Ручательство Беспалого Спайка и сегодня кое-чего стоит.

По раскаленной Куин-стрит они спустились к гавани. Она была забита кораблями. Некоторые готовились к отплытию: матросы висели на веревочных скамейках вдоль бортов и железными скребками обдирали с приподнявшихся над водой бортов ракушки и водоросли. Другие суда стояли под разгрузкой: по узким прогибающимся сходням сновали черные невольники с тюками. Рабов подгоняли млеющие от жары надсмотрщики. Изредка кто-нибудь из них поднимал руку с плетью, и кожаные ремешки с медными наконечниками впивались в спину раба, рассекая кожу и оставляя длинные кровавые полосы.

Беспалый Спайк ковылял рядом с Тимоти Лейтоном и рассказывал о Жане-Франсуа Но по прозвищу Олонезец.

— Это был великий человек! Никто в те веселые времена не мог сравниться с ним в жестокости. После захвата Маракайбо он лично рубил головы испанцам и всякий раз слизывал кровь с клинка, сравнивая ее вкус. Еще ему нравилось жечь городские церкви, загнав туда жителей. А однажды он располосовал живот испанскому идальго, кишки прибил к дереву, а пленника заставил бежать, разматывая их. Он был шутником, наш Олонезец. Мы любили его…

— Любили? — не поверил юноша.

— Конечно, любили. В том походе добыча составила 500 тысяч пиастров. Мы буквально купались в золоте! Как же было его не любить?! Я был с ним и в последнем походе. Поначалу все шло прекрасно, но потом фортуна нам изменила. Олонезец повел корабли узким проливом и посадил их на скалы. Много людей погибло, а те, кто уцелел, поплыли вдоль берега на шлюпках. Начался шторм, и шлюпки разбило о рифы. Мы оказались в неудачном месте в неудачное время. Местные индейцы засыпали нас стрелами. Уцелел лишь я, потому что не лез вперед с саблей наголо, а притаился в какой-то расщелине. Оттуда мне отлично было видно, как дикари разделывали моих товарищей на куски, обжаривали их на костре и пожирали. Олонезца тоже съели.

— А как вы спаслись?

— Дождался, когда индейцы сядут в пироги и отчалят, подкрепился тем, что осталось от их пиршества, и пошел через джунгли. Долго скитался, попал в плен к испанцам, за строптивость лишился пальцев на руке, выжил, бежал, через год оказался в Порт-Ройяле.

— А Моргана, Моргана вы тоже знали? — спросил юноша.

— Знал ли я Моргана? — воскликнул Беспалый. — Еще бы! Ведь я сражался при Порто-Бельо! Мы никак не могли взобраться на стены фортов, и тогда Морган приказал доставить монахинь из окрестных монастырей. Они взяли лестницы и потащили их к стенам. А мы укрывались за ними. Испанцы сначала медлили, но затем открыли огонь. Лестницы легли на стены, и мы погнали сестер во Христе наверх. Я лез за какой-то монашкой, и даже засунул голову ей под рясу. Так она обмочилась от страха! Потом, уже на крепостной стене, какой-то испанец разрубил ей алебардой голову до самого рта. Голова развалилась на две половинки и легла на плечи… Так мы взяли город. Да, хорош был Генри Морган, как ни посмотри, хорош. А кончил скверно.

Генри Морган, родившийся в 1635 году в уэльском город Ланраймни, пять лет был кабальным слугой — «белым рабом» у — у плантатора на Барбадосе. Он быстро расстался с надеждой отработать те 15 фунтов, в которые был первоначально «оценен», так как они постоянно восполнялись за счет штрафов, следовавших за любую провинность. Он бежал на Тортугу, где провел пять лет, постигая азы флибустьерства. Дальнейшие свои планы Морган связывал с Ямайкой, куда в качестве губернатора вот-вот должны были назначить его дальнего родственника из столь же далекой Англии, которую Генри покинул без гроша в кармане в поисках лучшей доли.

Родственник встретил благожелательно, вручил каперское свидетельство и даже снарядил за королевский счет корабли для набегов на испанские гарнизоны. После ряда успешных походов Генри Морган единогласно был выбран флибустьерами своим адмиралом. Прошение пиратов было узаконено губернаторской печатью.

После захвата Порто-Бельо Морган решил напасть на самый большой город в Испанской Америке — Панаму. Губернатор Томас Модифорд поддержал его. И вскоре Морган отправился к берегам континентальной Америки. Он вел с собой армаду, состоящую из 28 английских кораблей из Порт-Ройяла и 8 французских с Тортуги. Панама была разграблена, и только доля Моргана в добыче составила 400 тысяч песо.

Однако эта операция была проведена в то время, когда между Англией и Испанией установился непрочный мир. Морган был вызван в Лондон, где и провел три года, дожидаясь либо казни, если отношения с Испанией в очередной раз не испортятся, либо… Испортились. Суд постановил: «Виновность не доказана». Король Карл II возвел Моргана в рыцарское звание и тут же удалил с глаз долой, отправив на милую сердцу адмирала Ямайку.

Став в 1679 году верховным судьей острова, сэр Генри Морган неожиданно для бывших «коллег» напрочь закрыл Порт-Ройял для пиратов, предложив выбор: или королевская служба, или виселица. Но столь строгие меры сказались на пополнении казны, а после мошенничества, в котором оказался замешан ставший губернатором Морган, он был освобожден от всех постов.

К 1687 году это был худой старик, измученный туберкулезом и циррозом печени. Кожа его приобрела желтый оттенок, глаза выпирали из орбит, живот был сильно вздут. От него воняло.

Однако новый губернатор герцог Альбемарль, прибывший на остров, счел своим долгом первым делом навестить старого алкоголика, после чего послал в Лондон прошение о восстановлении Моргана членом Совета острова. Такое согласие было получено в апреле 1688 года. А 25 августа Морган умер.

— Его отпевали в церкви Св. Катерины, — рассказывал Беспалый. — А потом погребли на кладбище Палисейд. Ах, что это были за похороны! Орудия всех фортов дали залпы, потом 22 залпа произвели королевские фрегаты в порту, затем отсалютовали купеческие суда. Флибустьеры рыдали, как дети. Я сам плакал! А рядом заливался слезами Пикардиец Пьер, человек грубый, неотесанный, для которого не было большего наслаждения, чем протянуть под днищем корабля парочку испанцев, а потом отрубить им ноги и вздернуть на нок-рее.