Вера Бокова - Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола

Учили девочек и рукоделию: в церкви подмосковного села Перова (где, как говорили, Елизавета тайно венчалась с Алексеем Разумовским) долгое время сохранялся комплект церковных облачений и богослужебных предметов, вышитых лично императрицей.

Царевны росли в окружении людей, которым специальными указами приходилось предписывать не сморкаться на пол, не спать в обуви и хотя бы перед ассамблеей менять нательное белье. Уже в девять-десять лет Анна с Елизаветой эти самые ассамблеи посещали, а там чего только нельзя было насмотреться да наслушаться — и „вусмерть“ упившихся, и матерно бранящихся, да и сцены недвусмысленно-откровенных придворных „амуров“ не оставались незамеченными юными царевнами. Петровское время, как всякая переломная эпоха, ознаменовалось своего рода малой „сексуальной революцией“, и нравы при тогдашнем дворе отличались изрядной распущенностью. Неудивительно, что Елизавета (об Анне сохранилось мало сведений) довольно рано и не дожидаясь брачного венца приобщилась к плотским удовольствиям. Она умела делать реверансы, горделиво и уверенно подать руку для поцелуя, знала предназначение вилок и ножей, могла по всем правилам — милостиво и любезно — по-французски приветствовать иноземного посланника — ну и довольно. Вне официальной обстановки можно было ходить дезабилье и непричесанной, звать придворных дам „девками“, бранить их, не стесняясь в выражениях, и собственноручно лупить прислугу по щекам.

Искушенные иностранцы оплошности Елизаветы, конечно, замечали, иногда сдержанно называли ее в дипломатической переписке „грубоватой“, но в основном тактично помалкивали.

Были ли в программе обучения царевен какие-то собственно научные дисциплины — точно неизвестно. Во всяком случае, князь М.М. Щербатов в своей книге „О повреждении нравов в России“ сказал о Елизавете как припечатал: „От природы одарена довольным разумом, но никакого просвещения не имела, так что меня уверял Дмитрий Васильевич Волков, бывший конференц-секретарь, что она не знала, что Великобритания есть остров“. Не исключено, что какие-то сведения из истории и географии сестрам все же сообщали, но позже, за недосугом и ненадобностью, они просто выветрились из памяти.

Сам Петр успехами своих дочерей был очень доволен, умилялся, глядя, как они переводят из книжки французские тексты, и, вздыхая, жалел, что сам в свое время почти не учился. В общем, он был прав: при всей недостаточности воспитание его дочерей было заметным шагом вперед по направлению к Европе, да и вряд ли кто из юных современниц Елизаветы и Анны мог похвастать чем-то лучшим.

Завершилось воспитание дочерей Петра, когда им было по тринадцать лет — то есть к их совершеннолетию. Само это совершеннолетие было обставлено особым обрядом — то ли изобретенным лично императором, то ли где-то им, по обыкновению, подсмотренным. Во время праздника по случаю дня рождения девочки выходили к гостям в белых платьицах с приделанными за спиной крылышками; отец-император торжественно брал ножницы и эти крылышки обрезал. Ангелы превращались в девиц на выданье. Потом следовали родительские напутствия, взаимные лобзания, слезы радости и поздравления.

Обряд был живописным, но остался достоянием только петровской эпохи. В более поздние времена ему не следовали.

Утратив ангельские крылышки, царская дочь отбрасывала книжки и тетрадки; ей шили взрослый гардероб, начинали усиленно сватать — словом, дальше шла взрослая жизнь.

Как и в случае с Алексеем Петровичем, воспитание царевен сделалось для русского дворянского общества того времени образцом, на который полагалось равняться.

В этом же роде получила воспитание и будущая правительница Анна Леопольдовна. Отличие заключалось только в том, что гувернантке маленькой принцессы — мадам Адеркас, о которой современники отзывались как об особе прекрасно образованной, начитанной, благоразумной и в целом отличавшейся „прелестью души“, удалось привить воспитаннице редкостное по тем временам качество — любовь к чтению (при дворе это был едва ли не первый такой случай!). Так что впоследствии главным занятием Анны было по целым дням валяться в постели неодетой и при этом глотать том за томом французские романы (французским языком она владела совершенно свободно).»

Великий князь Петр Федорович, сын дочери Петра Великого рано умершей Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского Карла-Фридриха, появился на свет в 1728 году в столице Гольштейна (или как тогда говорили и писали — Голштинии) — городе Киле. При рождении он был наречен Карлом-Петером-Ульрихом и крещен в лютеранскую веру. Вплоть до четырнадцати лет он рос и воспитывался вдали от России, в соответствии с немецкими традициями, и, лишь став официальным наследником российского престола, вкусил несколько и «русского» воспитания.

В трехмесячном возрасте Петр остался без матери; в одиннадцать лет — без отца. Отец долгое время был к сыну довольно равнодушен — по представлениям XVIII века отцам вообще не следовало обращать внимания на детей до достижения ими «отрочества» — десяти-одиннадцатилетнего возраста.

Как раз десятилетним сыном Карл-Фридрих наконец озаботился — и присвоил ему чин секунд-лейтенанта.

После этого Карл-Петер несколько раз участвовал в воинских экзерцициях рядом с родителем, на глазах у него взял первый приз за меткую стрельбу — и на всю жизнь сохранил об отце сентиментальные воспоминания.

Династическое будущее ребенка было смутно. Прямой потомок Петра Великого со стороны матери, по отцу он приходился внучатым племянником шведскому королю Карлу XII (тому самому, который с Петром воевал). Карл-Петер (объединивший имена обоих славных дедов) в равной степени мог унаследовать как русскую, так и шведскую короны. Русская перспектива юного герцога пугала: Россия была для него неведомым краем, населенным медведями и дикарями. Шведская восхищала: лестно было бы занять место столь великого полководца, каким считался дед Карл. Но вполне устраивала и перспектива стать голштинским герцогом. Голштинию, свою родину, Карл-Петер очень любил.

Впрочем, о русской перспективе, как казалось, вскоре следовало забыть: на престоле оказалась линия Милославских (Анна Иоанновна и ее потомство), и Карлу-Петеру в России, как сейчас выражаются, «ничего не светило». Его стали готовить к шведскому престолу: учить шведскому языку и наставлять в шведском варианте протестантизма. Отец к тому же желал, чтобы сын воспитывался по-военному, на прусский лад.

Когда отец умер, опекуном Карла-Петера сделался его дядя, епископ Любекский Адольф-Фридрих. Слишком озабоченный государственными делами, он свел заботы о племяннике к материальному обеспечению воспитания, а также к регулярному (раз в год) просмотру подробных отчетов приставленных к ребенку наставников.