Мишель Дюшен - Герцог Бекингем

В своей «Истории Великого мятежа» (написанной около 1646 года) лорд Кларендон рассказывает, как однажды февральским вечером 1623 года в покоях короля Якова было принято решение о самом экстравагантном и авантюрном предприятии периода его правления.

Поскольку Кларендон описал это событие более чем двадцать лет спустя и сам при нем не присутствовал, историки не очень-то доверяют его рассказу. Известно, что он получил эти сведения от своего друга Фрэнсиса Коттингтона, одного из главных действующих лиц этой сцены, и в документах того времени мы не находим ничего противоречащего этой истории. Поэтому у нас нет серьезных оснований сомневаться в правдивости Кларендона, хотя бы в ее общих чертах. Рассказанное им в любом случае представляет собой интересный пролог к событиям лета 1623 года, ставшим поворотным пунктом в судьбе Бекингема.

Итак, если верить рассказу Кларендона {152} , Яков I был один в своих покоях, когда к нему пришли «его два мальчика», как король называл принца Карла, или «бэби Чарльза», и Бекингема, или Стини. Карл опустился перед отцом на колени и объявил о своем желании поехать в Испанию и привезти оттуда инфанту. Бекингем молчал. Яков спросил его, что он об этом думает. «Принц настолько увлечен этой идеей, что Ваш отказ может серьезно повредить его душевному состоянию», – ответил Стини. Карл стал убеждать отца, что, «явившись в Испанию, он положит конец столь долго тянущимся переговорам, и его присутствие наверняка окажется определяющим в деле возвращения Пфальца его сестре и зятю, ведь этого Его Величество желает более всего на свете».

Король, находившийся в тот вечер «в хорошем расположении духа», позволил себя убедить и, «вопреки своей привычке долго колебаться», дал согласие, нисколько не усомнившись в последствиях столь непродуманного предприятия. Однако он не мог предвидеть того, что произошло после: молодые люди объявили, что их отъезд до поры до времени должен храниться в тайне. Ведь за то время, пока для принца снарядят флот и запросят паспорт у французского короля, цель его поездки станет достоянием гласности. Поэтому они решили ехать инкогнито в сопровождении всего двух слуг. Они пересекут всю Францию, прежде чем в Англии заметят их отсутствие.

Захваченный врасплох Яков удалился в опочивальню и стал размышлять об «опасности и трудности предприятия, которое только что одобрил, о пропастях, которые могут подстерегать его сына, а также о том, какое скверное впечатление это путешествие произведет на его народ, и о том, что будут думать о нем, короле, в других странах». «Дух его впал в полнейшее беспокойство», и, когда на следующее утро принц и Бекингем вновь к нему явились, дабы получить бумаги, нужные для поездки, он разразился рыданиями, говоря, что умирает, что они разбили его сердце. «Когда бэби Чарльз явится в Мадрид, испанцы воспользуются этим, чтобы поставить под сомнение все пункты договора, и выдвинут новые требования, на которые будет невозможно согласиться, а это погубит Стини, ведь в нашей стране его и так не любят». Со слезами на глазах король умолял «мальчиков» отказаться от своего намерения, которое разбивает ему сердце.

Его доводы были продиктованы здравым смыслом, и последующие события показали, что король был прав. Однако Карл напомнил отцу, что тот уже дал согласие, а Бекингем «грубо сказал ему, что если он так быстро отказывается от своих слов, то ему больше никто не будет верить, а все эти доводы ему наверняка нашептал какой-нибудь советчик, которому он доверился, несмотря на обещание хранить тайну; они же с принцем узнают имя этого негодяя и никогда не забудут и не простят этого». Описывая эту сцену, Кларендон добавляет, что Бекингем «лучше, чем кто-либо, знал, как следует говорить с королем, чтобы убедить его».

Яков отступил перед таким напором и поклялся, что никому не расскажет о их отъезде. Карл предложил послать с ними в качестве сопровождающего в этом путешествии Фрэнсиса Коттингтона, бывшего посла в Испании, бывшего теперь его секретарем. Король велел позвать Коттингтона, которого хорошо знал и ценил. Коттингтон и рассказал об этом эпизоде Кларендону, а тот записал его слова: «Когда Его Величество изложил мне замысел принца, меня охватило такое волнение, что я почти потерял дар речи. Я объяснил, как мог, что из-за подобного путешествия можно потерять все, чего уже добились в отношении этого брака, что испанцы воспользуются им как предлогом, чтобы начать все с начала. Король с рыданиями упал на постель, говоря, что предвидел это, что поездка погубит бэби Чарльза и его самого». На что Бекингем заявил, что Коттингтон противится замыслу потому, что с ним заранее не посоветовались, что он слишком много себе позволяет, осмеливаясь критиковать решение своего господина, и всю жизнь будет сожалеть об этом.

«Нет, бога ради, Стини, ты неправ, – сказал король. – Я просил Коттингтона честно высказать свое мнение, и он откровенно ответил».

«Те, кто будет описывать историю этой поездки, – комментирует Кларендон, – смогут оценить, насколько возражения Коттингтона и предчувствия короля подтвердились последующими событиями». Лучшего вывода не сделаешь.

Впоследствии многие приписывали инициативу этой авантюры Бекингему. Кларендон относился к числу этих людей. Но это не так, ведь еще в мае 1622 года, то есть за девять месяцев до описанного эпизода, Гондомар упоминал о подобном замысле и приписывал его принцу Карлу. Епископ Гудмен, хорошо знавший закулисную сторону дел, считал, что это похоже на правду: «Принц был деятельным молодым человеком, прекрасным наездником. Он помнил, как его отец ездил за своей супругой в Данию, как его прадед [Яков V Шотландский] несколько раз приезжал во Францию, чтобы там жениться [на Мадлен Валуа, а впоследствии на Марии де Гиз]. Он был сильным, способным переносить усталость, он был благовоспитан и сдержан, он был достаточно умен, чтобы вести переговоры [о браке]… Что до милорда Бекингема, то, я думаю, он не склонял принца ехать в Испанию» {153} .

Скорее всего эту мысль подсказал Карлу сам Гондомар, для которого появление в Мадриде английского наследного принца могло стать ярким завершением дипломатической карьеры.

Получив согласие короля, молодые люди стали готовиться к отъезду, храня в тайне свои планы. Однако не следует верить их письму, в котором они сообщали своему «дорогому папочке», что действительно инкогнито проехали через всю Францию и Наварру. На самом деле французские власти, как и посол Англии в Париже сэр Эдвард Герберт, обо всем знали. Принца и его спутника сопровождали на всем пути следования, однако дипломатическая условность была соблюдена, и это создавало у путешественников иллюзию полной свободы.