Мишель Дюшен - Герцог Бекингем

В течение какого-то времени складывалось впечатление, что дело идет к разрыву. Испанские власти были раздражены слишком большим числом англичан, явившихся в Мадрид, чтобы составить свиту принца. Им создавались по возможности неудобные условия проживания, их размещали подальше от двора, стараясь создавать массу неприятностей. Прожив около десяти дней в Мадриде, Джеймс Эллиот заявил, что «до сих пор он не верил в чистилище, но теперь знает, что оно находится в Испании» {181} . Даже самому принцу было отказано в праве принимать в своих покоях в мадридском королевском дворце англиканских священников, которых послал к нему отец: не могло-де идти и речи о том, чтобы допустить этих еретиков в священное место. Карл возмутился и заметил, что не лучший способ добиваться для инфанты свободы католического культа в Англии, отказывая в такой свободе ему, ее будущему супругу. Это не помогло: единственным местом, где в Испании допускали протестантские обряды, оставалось английское посольство. Карл уступил, как, впрочем, и всегда.

Правда, с самого начала визита Карла и Бекингема в Испанию им старались услужить и заваливали их подарками. Королева преподнесла принцу золотой кувшин для воды и надушенное домашнее платье. У обоих англичан были кареты, конюшня, полная лошадей, сотня слуг, им подавали изысканные блюда, посылаемые королем Филиппом. Чтобы сохранить достоинство, следовало платить тем же.

17 марта Яков I послал своим «двоим мальчикам» драгоценности («часть из них принадлежат мне, часть – Ваши, я хочу сказать, они – для Вас обоих, и все достойны того, чтобы Вы их носили, или того, чтобы мой бэби подарил их своей возлюбленной»). Среди этих вещей были: лотарингский крест, «скорее древний, нежели дорогой, но не лишенный ценности», зеркало, «с моим портретом», две красивые бриллиантовые подвески в форме якоря для инфанты, красивая нить жемчуга, колье из тринадцати больших бледных рубинов, тринадцать бантов с жемчугами, головной убор, украшенный крупными грушевидными жемчужинами, три бриллиантовые подвески грушевидной формы, которые инфанта могла носить на лбу и в ушах. Бэби Чарльзу предназначались круглая бриллиантовая брошь и треугольник из бриллиантов с крупной круглой жемчужиной в центре, а также «Три Брата в новой оправе» [42]и «Зеркало Франции» (аналог бриллианта португальского), которое «Стини может носить на шляпе, увенчанной небольшим черным пером, и еще две алмазные пуговицы для его куртки»… И так далее и тому подобное, – настоящая опись ювелирной лавки {182} !

Еще Яков прислал молодым людям плащи и знаки отличия ордена Подвязки, чтобы они надели их в День святого Георгия. Но и это еще не все. Карл и Бекингем решили, что присланные драгоценности «не достойны такой принцессы, как инфанта». Кроме того, следовало сделать подарки разным вельможам. Получив их письмо, несчастный король потерял самообладание: «Умоляю Вас: будьте по возможности экономны, ибо, Бог свидетель, мои сундуки пусты». И все-таки ему пришлось повиноваться. «После того приема, какой Вам оказали в Мадриде, боюсь, Вы станете презирать своего старого папу», – вздыхает король. И вправду, английский двор, в отличие от испанского, не располагал сокровищами Америки… Тем не менее Яков прислал еще драгоценностей, а также верблюдов и слона для короля Филиппа, собак, соколов и коней для Оливареса.

Празднества следовали одно за другим. 22 апреля, в День святого Георгия, Карл пригласил своего будущего шурина и самых знатных испанских вельмож на большой пир, который едва не кончился плохо из-за протокольных неурядиц.

Затем был задуман турнир, для которого из Англии следовало прислать оружие и рыцарские доспехи. Добрый король Яков сходил с ума от беспокойства за своих дорогих мальчиков и советовал им соблюдать осторожность. В конце концов турнир не состоялся, однако устраивались охоты, балы, корриды, описанные в хрониках не хуже, чем подобные события описываются в наши дни в иллюстрированных журналах.

Все эти мероприятия были разорительны. К ним добавлялись расходы на содержание английских кораблей, стоявших в Портсмуте и готовых плыть за инфантой и принцем, а также траты на подготовку в Сент-Джеймсском дворце покоев для будущей принцессы Уэльской и ее часовни («храма для дьявола», – ворчала лондонская толпа).

Поскольку увеличить налоги было невозможно (ведь парламент не созывался), король умолял Бекингема настоять на получении части наследства инфанты в валюте {183} . Это было все равно что делить шкуру неубитого медведя. Излишне говорить, что эта затея не удалась.

Английские любители позлословить, утверждавшие, будто король устал от Бекингема и возлагает на него ответственность за возникшие в Испании трудности, получили веское доказательство своей неправоты, когда Яков I внезапно решил возвести своего фаворита в самый высокий аристократический сан. Патентом от 18 мая 1623 года он даровал ему титул герцога.

Со времени смерти герцога Норфолка в 1572 году в Англии больше не было герцогов (за исключением членов королевской семьи). Таким образом, присвоение этого титула Джорджу Вильерсу означало высочайшую милость и было всеми расценено именно так. Об этом свидетельствует благодарственное письмо, посланное новоиспеченным герцогом своему благодетелю: «Дорогой папа и крестный, прочитав Ваше письмо, я помимо воли покраснел, осознавая, сколь недостоин оказанной чести. Я смею сказать, что не во власти Вашей руки и Вашего сердца, сколь бы любящим оно ни было, заставить меня еще больше, пусть даже ненамного, любить Вас или возгордиться, получив титул, которым Вы соизволили поставить меня выше прочих… Единственное, что важно для меня, это то, чтобы Вы всегда любили Вашего Стини больше других Ваших слуг. Мне нечего добавить, и я ставлю свою подпись, от всего сердца Ваш бедный Стини, герцог Бекингем» {184} .

За все время испанской поездки отеческая любовь короля к «дорогому мальчику» (в одном письме он назвал его: «мой побочный сынок (my bastard brat)») не ослабевала. Он часто сообщал ему в письмах новости о Кейт и маленькой Молли, которые навещали его в охотничьих замках, доставляя этим огромную радость. «В Теобальдсе Его Величество гулял с Марией Английской, заботился о ней. Изображая ее отца, шутил: как у такого некрасивого мужчины, как он, могла родиться столь прелестная дочь? Это же чудо!» {185}

Кейт писала мужу, расточая похвалы королю, который стал для нее отцом. «Сердце мое, когда сюда прибыл Киллигрю [43], я понадеялась было, что он возвестит о Вашем скором возвращении. Вы спрашиваете о том, как дела у нашей очаровательной Молли. Слава Богу, у нее все очень хорошо. Если поставить ее на пол и держать за руку, она начинает столь быстро перебирать ножками, что, мне думается, она научится танцевать быстрее, чем ходить. Когда играют сарабанду, она постукивает большим и указательным пальцами, как будто отбивая размер, а когда поют "Tom Duff', она подбирает фартучек и пританцовывает, никогда не сбиваясь с ритма. Если бы Вы ее увидели, то остались бы очень довольны. Скоро я пошлю Вам ее портрет» {186} .