Михаил Давыдов - Оппозиция его Величества

Уже 24 октября 1816 г. Сабанеев отдал приказ по корпусу, в котором ставилась задача подготовки к царскому смотру в 1817 г. Но основная часть приказа посвящена обязанностям должностных лиц и порядку службы, как его понимал Сабанев. Этот документ очень интересен, ибо дает представление не только о взглядах последнего на армейскую жизнь, но и о том, как шла служба на самом деле. Сабанеев требует, в частности, чтобы ротные командиры еженедельно осматривали все квартиры роты, обращая внимание прежде всего на «чистоту и опрятность солдат, яко главнейший предмет к соблюдению их здоровья», затем на содержание амуниции, на точное исполнение отданных приказов и на поведение солдат. Младшие командиры не могут сами наказывать солдат, а должны докладывать об их проступках ротным. Последние наказывают «за неопрятность, пьянство, небережливое содержание амуниции, самоуправство и непозволительное обхождение с хозяевами и прочие сему подобные поступки, почему и наказание должно быть весьма умеренное, клонящееся единственно к исправлению виновного». Но ротный командир не имеет права наказывать солдат за «воровство, самовольную отлучку, утрату амуниции, особенно же за неповиновение старшему младшего и командиру, и самомалейшую умышленную грубость и прочие сему подобные преступления», а должен докладывать полковому командиру, который и принимает решение. Далее в приказе идут мысли, уже знакомые нам по докладной Воронцова Александру I: наказание, несоразмерное вине, и несправедливо, и вредно для службы, оно портит «доброго солдата» и не исправляет «злодея». Сабанеев выражает надежду, что все его подчиненные хорошо понимают различие между «справедливою строгостию и безрассудною жестокостию». Он уверен, что никто из них не захочет по своей воле «быть тираном того почтенного сословия, на груди коего основаны безопасность престола и отечества, да и собственная польза» каждого из офицеров и генералов. «За вину наказание, за преступление казнь»; наказание — во власти командира, казнь — во власти закона, «следовательно нет нужды ни в жестокости, ни в послаблении» [79] АКВ, т. 39, с. 433–435. .

Созвучность мыслей Сабанеева и Воронцова не удивительна, и не только потому, что они давно и крепко дружили, а потому, что их взгляды на военную службу практически совпадали.

Как и Ермолов, Сабанеев был удручен состоянием офицерского корпуса. Это постоянный предмет его переживаний: «Офицеров почти нет. Если выбросить негодных, то пополнять будет некем. Какой источник? Из корпусов (кадетских — М. Д. ) и от производства унтер-офицеров? Что за корпуса! Что за народ, идущий служить в армию унтер-офицерами? Из 1000 один порядочный», — пишет он Киселеву в 1819 г. В другом письме он говорит: «Кто управляет ротами? Такие офицеры, которые ничего, кроме ремесла взводного командира не знают, да и то плохо; которые ни своих обязанностей, ни солдатских не ведают… Большая часть офицеров, бывших в прошедшую войну, или оставили службу или поднялись выше достоинств своих. Чего же ожидать должно?» [80] Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Киселев и его время. СПб., 1882, с. 83, 86.

Сабанеев, однако, не ограничивался сетованиями. Уже с осени 1816 г. он начинал разрабатывать специальный «курс военных сведений для унтер-офицеров», а через год пишет Воронцову, что составил проект «о учреждении при корпусах военных училищ и кадетских рот», которые ничего не будут стоить казне. Проект он представил царю. Сабанееву мешало отсутствие помощников, у него не было типографии. Но 24 декабря 1817 г. он писал Воронцову, что на основании этого проекта открыл военную школу, причем курс наук составил сам. «Охотно учатся молодые люди, и охотно отдают служащие у меня в корпусе бедные люди. Буду принимать и посторонних, но, разумеется, с заплатою в пользу неимущих воспитанников».

Школа стала одним из любимых детищ Сабанеева, хотя, конечно, она была далека от того, что бы он хотел видеть. Особый упор делался на практические занятия, дополнявшие теоретический курс, который включал математику, артиллерийское дело, фортификацию, инженерное дело, съемку местности и другие военные дисциплины, а также предметы общеобразовательного курса. Цель училища состояла в подготовке молодых людей к военной службе. Контингент кадетов определялся так: «Дети служащих при корпусе чиновников, лишенные, по бедности родителей своих, возможности получить воспитание, будут иметь право (преимущественное перед всеми прочими) пользоваться сим способом военного воспитания без всякой платы; таковым же правом пользуются вообще все сироты, живущие в расположении корпуса». Дворяне, имевшие состояние, должны были платить по 250 рублей в пользу тех, кто его не имел. При учреждении школы генералы и офицеры корпуса сделали большой взнос по подписке. Школа получила название «кадетской роты». В декабре 1818 г. в ней обучалось уже 62 человека.

«Не поверишь, — писал Сабанеев Воронцову, — сколько открывается желающих отдавать ко мне детей; но беда, что ни способов в помещении, ни присмотра за малолетними быть не может. Какая бы [была] польза, если бы правительство вникнуло в пользу известного тебе прожекта моего!» Второй год уже действовал Комитет военных училищ в Петербурге, но «где же сии училища», — вопрошал Сабанеев. «Кадетские корпуса нельзя назвать таковыми, а военно-сиротские отделения еще менее. В первых учат вертеть ружьем, поворачиваться и маршировать, а в последних (к удивлению) и ружей нет».

Весьма характерно при этом, что одновременно Сабанеев резко критиковал и «Одесскую лицею» аббата Николя, ставшую модным учебным заведением после того, как туда поместил своих детей кн. П. М. Волконский. Сабанеев считал, что нельзя вверять «воспитание знатнейшего юношества французскому попу», хотя бы он был честным и нравственным человеком, потому что он не знает «пользы нашего отечества» и ему нет нужды «вселять… любовь к нему» в юношей-воспитанников. Ну, положим, «будут они чувствовать красоты Гомера, Вергилия, Лафонтена и пр., какая от этого польза России? Они будут ученые иностранцы» [81] АКВ, т. 39, с. 452, 456, 457, 461–462. , — убежден Сабанеев. Не говоря уже о том, что к военной службе их в лицее не подготовят, и латынь тут не помощница. Мнение Сабанеева интересно. Конечно, ясно, что он раздражен, что не имеет тех средств, которые есть на то, чтобы учить латынь. Любопытнее всего не то, что сам Сабанеев вполне «чувствовал красоты» классики, а то, что он писал все это человеку, получившему образование за границей, и сам Сабанеев уже 10 лет мог судить о том, насколько это сказалось на его патриотизме. Мог ли он сказать о Воронцове — «ученый иностранец»? Конечно, нет. Но в этих его мыслях сказывается весьма распространенное мнение, которое мы встречаем, например, у Карамзина, обвинявшего дворян, живших за границей, чуть ли не в отсутствии патриотизма.