Гарольд Лэмб - Тамерлан. Потрясатель вселенной

Около двадцати тысяч рыцарей, их оруженосцев и тяжеловооруженных всадников отправилось на Восток и присоединилось к войску Сигизмунда, численность его теперь составляла около ста тысяч. Судя по всему, в вине и женщинах у них не было недостатка. Рыцари похвалялись, что при таком их множестве, если даже небо упадет на землю, они своими копьями удержат его.

Эти рыцари — французы, англичане, немцы — видимо, смутно представляли, что их ждет. Думали, что турецкий султан — они не знали его имени — собирает против них все исламские государства, в том числе Египет, Персию и Мидию; что он прячется где-то за Константинополем, и единственная их забота — сойтись с ним в бою, пока он не обратился в бегство. После этого они пойдут на Иерусалим.

Осведомленный лучше, Сигизмунд Венгерский заверил их, что «отступления без битвы не будет». И его действительно не было.

Войско неспешно двигалось вниз по Дунаю, к нему присоединились венецианские галеры, поднявшиеся от моря по реке. Дела шли превосходно. Турецкие сторожевые отряды сдались, и крестоносцы перебили многих местных жителей, не сознавая, что перед ними сербы, христиане, или не придавая этому значения. Они расположились лагерем в красивой местности, собираясь осадить Никополь, и тут до них дошла весть, что Баязед приближается с грозным войском.

Рыцари сперва не поверили. Но Сигизмунд убедил их, что это правда. Войско стало строиться в боевой порядок, Сигизмунд — знавший силу турок — убеждал рыцарей отойти назад и предоставить его стойкой пехоте — венграм, валлахам, хорватам — первой встретить удар мусульман.

Это разъярило рыцарей, и когда показались первые всадники Баязеда, спор дошел до ожесточения. Французам и немцам казалось, что Сигизмунд обрекает их на бездействие, дабы присвоить славу победителя. В конце концов Филипп Артуа, коннетабль Франции, воскликнул:

— Венгерский король хочет получить честь победы. Я на это не соглашусь. Мы находимся впереди, первый бой наш. — И приказал поднять свое знамя. — Вперед, во имя Бога и святого Георгия!

Вся знать последовала за ним с отрядами одетых в кольчуги всадников, — перед этим перебив пленных турок и сербов. На их копьях трепетали флажки, щиты были подняты, их кони в тяжелых доспехах, громыхая, перешли на галоп — европейское рыцарство двинулось в атаку. Графы, рыцари, тяжело вооруженные всадники рассеяли первые ряды турок, с трудом поднялись по длинному косогору, изрубили в куски обнаруженных там пеших лучников и перестроились для наступления на появившиеся отряды сипахов.

Они смяли эту легкую турецкую конницу и снова двинулись вперед. То был весьма героический натиск, и он привел к поражению.

Те первые три ряда представляли собой только авангард Баязеда. Достигнув гребня следующего холма, утомленные рыцари оказались перед цветом турецкого войска — шестьюдесятью тысячами янычар в белых тюрбанах и всадников в доспехах, расположенных полукругом. Не идя в контратаку, чтобы избежать потерь, турки начали стрелять по коням христианских рыцарей из луков. Потерявшие лошадей, обремененные тяжелыми доспехами некоторые крестоносцы ожесточенно сражались, другие, пока их лошади были целы, повернули и пустились в бегство.

Но видя, что турки их окружают, а союзники далеко, большинство рыцарей сложило оружие.

Тем временем войско Сигизмунда оставалось нетронутым. Он слегка продвинулся вперед следом за скакавшими во весь опор всадниками, но был не в состоянии оказать им поддержку. Держался он позади из страха, или безрассудная атака рыцарей лишила их возможности получить помощь — нерешенный вопрос, который в то время горячо обсуждался в Европе.

Бегство рыцарей явилось главной причиной поражения. Поток изможденных, окровавленных беглецов, которых преследовали по пятам турки, поколебал мужество пехоты. Одно ее крыло, валахи, в испуге отступило. Венгры Сигизмунда и баварцы курфюрста держались доблестно, однако сам Сигизмунд и его вельможи вскоре поскакали к реке искать спасения на венецианских галерах.

Что до взятых в плен рыцарей, то Баязед не был человеком, способным их пощадить после убийства пленников и понесенных по их вине потерь. Фруассар, французский автор хроники, горестно пишет:

«Затем их всех привели к нему раздетыми до рубашек, он посмотрел на них, потом отвернулся и жестом велел убить всех, их отдали сарацинам, державшим в руках наготове обнаженные сабли, и они были изрублены на куски».

Таким образом турки расправились с десятью тысячами. Советники убедили Баязеда сохранить двадцать четыре знатных рыцаря ради получения выкупа, в их числе были злополучный граф Невер и Бусико. За внука короля Франции и его сотоварищей потребовали двести тысяч золотых. И эта сумма, умеренная на взгляд турецкого султана, потрясла европейских казначеев {57} 57 Сбор этого выкупа вызвал такие невзгоды в маленьких европейских королевствах — особенно во Франции, — что за ними последовали изнурительные волнения. Горе сменилось гневом и недовольством, приведшим к острой политической смуте ( примеч. авт .). . В конце концов ее выплатили, и уцелевшие пленники были освобождены. Фруассар пишет, что Баязед обратился к ним с прощальной речью, предлагая собрать новые войска и приготовиться ко второй встрече с ним: «Потому что я умею воевать и готов продолжить завоевания в христианских странах». Эти надменные слова граф Неверский и его сотоварищи прекрасно поняли; впоследствии они думали о них до конца жизни.

Однако лишь доблестный Бусико, ставший маршалом Франции, вернулся для сражения с турками. Так бесславно закончился последний крестовый поход, и скорбь европейских дворов не уступала отчаянию Константинополя, видевшего помощь так близко и теперь считавшего себя обреченным.

Между тем — битва под Никополем произошла в тысяча триста девяносто шестом году — Баязед окружил Константинополь и занялся присоединением Греции к своей империи. Прибытие Бусико с пятьюстами рыцарей и несколькими галерами сразу же ободрило христиан Константинополя.

Следует иметь в виду, что азиатская часть турецких владений была отделена от европейской водой. В то время флоты Венеции и Генуи могли бы нанести удар туркам и, возможно, спасти город. Им требовалось только занять проливы. Но этого они не сделали.

Венеция и Генуя боролись между собой за торговлю с Азией, старались подавить друг друга. Баязед, коварный дипломат, вел переговоры с обеими, обеих соблазнял приманкой азиатской торговли. Они старались превзойти друг друга, делая щедрые дары султану, и новый призыв римского папы попытаться спасти Константинополь остался неуслышанным. Уцелевшие властители Европы вновь начали войну между собой.