Анатолий Левандовский - Триумвиры революции

Но вместе с тем после его знаменитого выступления в Конвенте 25 сентября 1792 года жирондисты, понявшие мощь и силу своего главного врага, долгое время боялись его дразнить, стараясь отыграться на Дантоне и Робеспьере, и если действовали против Друга народа, то лишь из-за угла, применяя хитрые уловки.

Так, еще в марте они добились закона, запрещавшего депутатам Конвента издавать газеты. Закон метил прямо в ненавистного журналиста: теперь ему оставалось либо сложить депутатские полномочия, либо отказаться от "Газеты французской республики".

Но Марат лишь посмеялся над глупостью своих врагов.

Он тут же прекратил издавать "Газету французской республики" и одновременно приступил к изданию... "Публициста французской республики" ведь декрет не запрещал, да и не мог запретить, все виды периодической печати!..

Зато в новом органе Друг народа удвоил силу разоблачительной кампании против Жиронды.

Жирондисты чувствовали и понимали: если не будет нанесен мощный контрудар сейчас же, завтра, быть может, окажется поздно.

Между тем именно в эти дни общая обстановка стала оборачиваться для них довольно благоприятно. Соотношение сил в Конвенте снова сложилось в их пользу: в первой декаде апреля многие депутаты-монтаньяры уехали с миссиями на фронт и в мятежные департаменты.

Вот теперь-то и нужно было действовать. Теперь и только теперь представлялся долгожданный случай уничтожить ненавистного врага.

Заседание Конвента 12 апреля началось с перепалки между Петионом и Робеспьером.

Бывший соратник Неподкупного требовал, чтобы одному депутату Горы по ничтожному поводу выразили общественное порицание.

- А я требую, - сказал с места Робеспьер, - чтобы было сделано порицание тем, кто покровительствует изменникам.

Петион понял намек. С нарастающей горячностью он продолжал:

- Я настаиваю, чтобы изменники и заговорщики были наказаны!

- И их сообщники! - добавил Робеспьер.

На галереях для публики послышался смех.

Петион взорвался:

- Да, их сообщники. И ты сам в их числе. Пора покончить с этими гнусностями, пора изменникам и клеветникам сложить головы на эшафоте, и я обязуюсь до смерти преследовать их!

- До чьей смерти? - невинно спросил Робеспьер.

Хохот усилился.

- До твоей, мерзавец! - надрывался Петион. - Именно тебя я буду преследовать за твои подлые поступки и речи!

- Давай факты, - спокойно сказал Неподкупный.

- Факты?.. - истошно вопил Петион. - Я покажу тебе факты!..

Но показать он ничего не мог: на губах его выступила пена, а лицо стало багрово-красным.

- Довольно! - крикнул Марат. - Спускайся с трибуны, не то тебя хватит апоплексический удар!

- Гнусный злодей, - обернулся Петион к Марату, - ты опошляешь все, к чему прикасаешься!..

"Государственные люди" поняли, что нужно спешить на помощь своему соратнику. Трибуной овладел злобный Гюаде. Он назвал Робеспьера сообщником принца Кобургского, Дантону напомнил, что тот весело проводил время с Дюмурье, напал на Фабра, прошелся насчет Сантера. Все это была прелюдия. Оратор подбирался к Марату. И вот в его руках появился исписанный лист бумаги; он стал зачитывать отдельные абзацы и фразы...

Это был циркуляр Якобинского клуба, подписанный Маратом 5 апреля - в день избрания его председателем якобинцев. Циркуляр призывал всех патриотов бороться против сообщников Дюмурье. В этом документе имелись места, которые можно было истолковать как призыв к восстанию против Конвента, хотя в действительности Марат призывал лишь к восстанию против Жиронды. Умышленно темня, рассчитывая запугать "болото", Гюаде уверял, что Марат угрожает всем депутатам и что если они не пресекут его чудовищных замыслов, то все падут жертвами кровавой расправы...

Многие члены Конвента вскочили с мест. Раздались крики:

- В тюрьму его!

- Немедленно издать декрет о привлечении смутьянов к суду!

Торжествующий Гюаде спустился с трибуны. Его место занял Марат. Невзирая на крики возмущения, он заговорил спокойным, даже несколько презрительным тоном:

- К чему вся эта пустая болтовня? Вас хотят уверить в существовании химерического заговора, чтобы скрыть заговор реальный...

Общий шум усилился до такой степени, что стал заглушать голос оратора. Дантон попытался помочь соратнику. Он предостерег депутатов от опасного прецедента: они собирались покуситься на парламентскую неприкосновенность своего коллеги. Не расшатывало ли это Конвент? Не таило ли угрозы в будущем им самим?..

Напрасные старания: враги не пожелали услышать его и понять.

- Вся Франция обвиняет Марата, - воскликнул один из жирондистов, - мы же будем его судьями...

Большинство декретировало немедленный арест Марата.

Он вышел на середину зала.

- Я не намерен подчиняться вашему гнусному декрету, - гордо сказал он. - Моя голова еще нужна отечеству - я не собираюсь подставлять ее под меч тирании!

С этими словами он двинулся к выходу.

Путь ему преградил офицер с бумагой в руке. Бумага была предъявлена Марату - это оказался ордер на арест.

Друг народа быстро прочитал его, саркастически усмехнулся и отдал обратно.

- Гражданин, вы арестованы! - твердо сказал офицер.

- А кто же подписал ордер на мой арест? - насмешливо спросил Марат.

Только тут смущенный офицер понял свой промах: жирондисты слишком поторопились и, полагая, что враг у них в руках, забыли формальность - на декрете отсутствовали подписи министра юстиции и председателя Конвента.

Уверенной поступью прошел Марат мимо часовых. Монтаньяры, следовавшие за ним, запрудили выход и не пропустили агентов Жиронды, бросившихся было за Другом народа.

Снова Друг народа ушел в подполье. Снова сбивались с ног полицейские ищейки, тщетно пытаясь отыскать его убежище. Впрочем, Марат прекрасно знал, что на этот раз скрываться он будет недолго. Уже на следующий день, 13 апреля, в Конвенте читали его послание, неизвестно кем доставленное к началу утреннего сеанса.

"Я не только депутат Конвента, - писал Марат, - прежде всего я принадлежу отечеству; я должен служить народу, оком которого являюсь". Свое нежелание отдаться под стражу он объяснял тем, что подлинные преступники - Бриссо, Ролан, Гюаде и другие - находятся на свободе.

Это письмо лишь подхлестнуло ярость Жиронды, и ее лидеры потребовали перехода к обвинительному заключению.

Многие монтаньяры пожелали, чтобы, прежде чем выносить решение, был полностью прочитан пресловутый циркуляр прямо с трибуны.

Вот тут-то у "государственных людей" и произошла осечка.

На прошлом заседании, стремясь свалить ненавистного врага, Гюаде привел из циркуляра лишь те "зажигательные" места, которые отвечали его цели. Теперь же, прочитанный полностью, документ произвел совершенно иное впечатление - он выглядел патриотическим призывом, направленным к спасению республики.