Анатолий Левандовский - Триумвиры революции

Максимилиан хотел подняться прямо к себе, но, проходя мимо салона, услышал звуки музыки. Он открыл дверь, и яркий свет на момент ослепил его.

В салоне гражданки Дюпле, супруги его домохозяина, собрались почти все завсегдатаи ее четвергов. У рояля сидел Филипп Буонарроти, талантливый потомок Микеланджело. Чуть облокотившись на рояль, готовился взять первую ноту романса Филипп Леба, друг Сен-Жюста, счастливый жених Елизаветы, младшей дочери Дюпле. Тут были и председатель Революционного трибунала Эрман, земляк Робеспьера, человек честный и просвещенный, и первый заместитель Эрмана бесстрашный Коффиналь, патриот с пылкой душой и внешностью Геракла, и замечательный художник Давид, преданный почитатель Неподкупного.

Максимилиан встретился глазами с Элеонорой, и она устремилась к нему. Элеоноре Дюпле, старшей дочери хозяев Робеспьера, исполнилось двадцать три года. Это была высокая стройная девушка с приятным, спокойным лицом. Между ней и Максимилианом давно установилась нежная дружба, свойственная замкнутым, застенчивым людям. Робеспьер привык прогуливаться в сопровождении Элеоноры, часто беседовал с ней. Они понимали друг друга с полуслова. Трибун знал, что родители девушки ждут не дождутся его предложения. Но мог ли он думать сейчас о браке? Он горел страшным огнем, сжигавшим душу и тело. Часто болея, он по многу дней оставался в постели. Тем сильнее ценил он каждый миг, который мог отдать делу жизни. Нет, Неподкупный не обольщался: семейная идиллия была не для него...

Вслед за Элеонорой поднялась и сама гражданка Дюпле. Как она рада, что Максимилиан, наконец, зашел к ним на огонек! В последнее время он такой редкий гость!..

Робеспьер остановил женщин движением руки и отрицательно покачал головой. Нет, пусть развлекаются без него. В другое время он с радостью посидел бы с ними и даже, быть может, почитал бы им Корнеля или Расина, но не сегодня. Сегодня он занят, очень занят.

И невзирая на разочарованные лица Неподкупный, притворив дверь салона, быстро поднялся по скрипучей лестнице на свой второй этаж, в свою каморку.

Лампа долго не хочет разгораться. Измученный трибун, даже не сняв накидки, снопом валится на постель. Впрочем, долго отдыхать нельзя. Робеспьер быстро встает и протягивает руку за папкой, лежащей на столе.

Страшные дела! Там, на юге, отголоски роялистско-жирондистского мятежа продолжают заявлять о себе. Вот они, письма, доклады, реляции комиссаров и тайных агентов. О боже! Чего здесь только нет! Звери в образе человеческом, бандиты, смутьяны, они совращают неустойчивых патриотов, будоражат простой люд, клевещут на революцию! Они организуют "черные банды", избивают революционеров, основывают ассоциации саботажников и спекулянтов, подкупают должностных лиц. И таких мы должны щадить?..

Робеспьер нервным движением захлопывает папку. Его лицо дергается. Он долго пишет, затем откидывается на спинку кресла. Мысли его принимают иное направление.

Хорошо, мятежи мятежами, с ними, в конце концов, можно справиться. Но есть и нечто худшее. Такое, что тлеет и готово вспыхнуть при любом подходящем случае.

Сегодня республика прочна и могуча, как никогда. Конвент един, комитет во главе с Неподкупным располагает полнотой власти. Но Неподкупный знает: глухое недовольство, ропот, вражда - все это существует повсеместно, не только на юге, но и здесь, в Париже. Крестьяне недовольны реквизицией продовольствия, а как без реквизиций обеспечишь бойцов, защищающих родину? Рабочие недовольны строгим ограничением заработной платы, а как иначе можно сохранить устойчивые цены на продукты? Собственники недовольны правительственной регламентацией, законами против скупщиков и спекулянтов, а как без всего этого можно добиться ликвидации голода и, в конечном итоге, победы над врагом? Все как будто ясно; тем не менее глухое сопротивление зреет, недовольство рабочих распространяется по стране, буржуазия различными способами демонстрирует раздражение. Разве все они не видят, что комитет принимает посильные меры? Ведь этой весной в поисках средств к оживлению хозяйственной жизни несколько ослабили ограничения на мелкую торговлю, увеличили заработную плату рабочим военных предприятий, готовят проекты пособия для неимущих. Но по-видимому, всего этого недостаточно; а главное, как примирить рабочих с предпринимателями, крестьян-бедняков с богачами, неимущих с имущими? Ведь, идя навстречу одним, неизбежно ухудшаешь положение других. И вот, используя недовольство различных слоев населения, могут вновь ожить те силы, которые сейчас дремлют, - остатки дантонистов и эбертистов.

Что же делать? По-видимому, необходимо найти нечто, что заинтересовало бы всех, что сплотило бы как бедных, так и богатых, соединило бы всю нацию. Это может быть только идея: сила идеи колоссальна, она способна воодушевить, примирить с трудностями, заставить идти на жертвы. Но где такая идея? Пытались создать "культ Разума", но из этого ничего не вышло, эта затея лишь обозлила народ. Нет, здесь нужно что-то совсем иное. Народ в своей массе религиозен. Надо использовать эту религиозность, отвлечь ее от фанатизма и пустить по верному руслу...

Максимилиану вспоминается изречение Вольтера: "Если бы бога не было, его следовало бы выдумать". Да, фернейский патриарх прав. Бог исцеляет горе, вселяет надежды. Но нам нужен не бог старого порядка и не бог Вольтера.

Робеспьер берет с полки книгу и быстро находит страницу. Это "Общественный договор" Руссо. Вот что пишет учитель: "Для государства весьма важно, чтобы каждый гражданин имел религию, которая заставила бы его любить свои обязанности..."

Блестяще! Учитель, как всегда, нашел нужные слова. Религия должна научить человека быть гражданином - именно для этого нам и нужно всех роднящее и объединяющее верховное существо - бог Природы!..

Робеспьер всматривается в черную бесконечность там, за окном. Как ты непостижима, Природа! Но ты разумна, ты справедлива, ты даешь будущую жизнь, счастье добродетельным, возмездие злым, ты санкционируешь небесные и земные законы. Да. Это спасение. Выход найден!..

Умиротворенный, Максимилиан спокойно засыпает на те немногие часы, что остались до утра.

Через несколько дней, 18 флореаля (7 мая), он выступил в Конвенте с речью, навеянной новыми мыслями. Она была полна вдохновения и оптимизма, которые оратор сумел передать слушателям.

- Основатели французской республики, - воскликнул Робеспьер, остерегайтесь терять надежду на человечество или усомниться хоть на миг в успехе нашего великого начинания! Мир изменился. Он должен измениться еще больше!..

Робеспьер ясно показал, что, ставя свою положительную программу, он интересуется не философской, а исключительно практической стороной дела: