Павел Юстен - Посольство в Московию 1569-1572

Мы просили, чтобы они разрешили толмачу говорить и не прерывали его, так как из его речи легко узнали бы о нашей цели. Когда Шуберт добавил несколько слов к этому объяснению, толпа загалдела еще больше и потребовала, чтобы нас выбросили вон. Схватив за рукава, русские вывели нас из дома, а чтобы мы шли быстрее, один гигант Полифем встал, взяв в руки меч. После этого позорного изгнания мы пошли к повозкам. Но едва мы отъехали, как нас настигли и потребовали вернуться. Они стащили нас с повозок и кулаками стали подталкивать вперед, пока мы не дошли до какого-то другого дома. Нас оставили в комнате, а других членов свиты собрали в задней части дома. Русские обыскали каждого отдельно, сорвали и взяли все, что у нас было: кольца, золотые цепочки, деньги и всю праздничную одежду. Потом нас выбросили из дома, у многих связали ремнем руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним, и каждый раз, когда он поворачивал коня, нам приходилось делать такой же поворот. Этот позор пришлось терпеть на глазах у большой собравшейся со всех сторон толпы. Так мы вынуждены были бежать до самого дома, который находился более чем в четверти мили от дворца. Но и здесь наш позор не кончился. Когда мы зашли в комнаты, то увидели, что королевские и наши подарки, предназначенные для Великого князя, и все то, что было отнято у нас, свалено на полу. С нас сняли обувь, всю одежду и плащи, мы были совсем нагими; нас потащили для насмешек пришедших сюда, они со злорадством, без всякого стыда, указывали на нас. После этого мерзкого представления нам дали одеться. Такому же сраму подверглась и свита. Затем русские забрали наши дорожные сундуки во дворец и держали их там три дня; когда их вернули, там не оказалось золота, серебра, серебряных кубков, иоахимсталеров 31 и шведских денег. В течение этих трех дней нас не пускали в комнаты, где мы жили раньше. Нас держали в гораздо худшем доме, словно преступников, и свиту тоже поместили в какой-то маленький дом, где они должны были жить в одной комнатке, словно свиньи в хлеву. Господь знает, где мы, посаженные на воду и хлеб, скрепя сердце провели те три дня, ожидая смерти или жестокой пытки.

Спустя три дня, 10 января, к нам пришел новый, седовласый пристав по имени Григорий Григорьевич 32 . Он огласил великокняжеский указ о том, что все пережитое нами является местью. Посол Великого князя Иван Михайлович 33 , а также его свита были ограблены в Стокгольме сразу, как только король Юхан захватил Стокгольм. Хотя мы не представились Наместнику и не рассказали о нашем деле (мы же делали это, следуя указаниям), Великий князь все-таки вернул нам и нашей свите одежду, чтобы пристав мог проводить нас в Москву.

Во время всей этой поездки с нами обращались очень плохо, нас везли не как послов, а как арестантов и преступников. Хлеб был сплошь из отрубей, жажду мы утоляли холодной зимней водой, охранники пускали по ночам в комнату дым, чтобы мешать нашему отдыху. Каждый раз, когда мы трогались в путь, нас тщательно пересчитывали, как и тогда, когда прибывали на место ночевки. Такой несчастной и полной оскорблений была поездка, которая длилась три недели. Таковы были события в Новгороде.

Теперь следует московский этап, который был таким же ужасным и печальным

В Москву мы прибыли в последний день января 1570 года. Там пища была не лучше, чем в дороге. На содержание свиты давали по 3 московских деньги на человека, нам-послам-давали каждому по 7. На эти деньги наши русские провожатые покупали столько, сколько хотели, а не сколько требовалось. Часто они воровали нашу долю, думая больше о себе, чем о наших нуждах. Легко понять, какая жалкая жизнь была у нас, потому что из той милостыни, которую в России давали заключенным, нужно было раздобыть и купить необходимую пищу, свечи, дрова и тот отвратительный напиток, который они называют квасом. Кроме того, тогда почти во всей России свирепствовал большой голод 34 , так что многие русские мучились и умирали от голода прямо на улице и на дорогах. Многие наши из-за голода продали свою одежду, некоторые занимали у других деньги, если у кого-то немного осталось. Той милостыни свите хватало лишь на то, чтобы раз в день получать еду. Из того, что оставалось, нельзя было приготовить обед, а лишь скудный завтрак. Пищу нам приносили во время обеда. Не всегда можно было отличить, было ли мясо лошадиным или мясом другого животного, нужда заставляла нас есть все, что давали. Нельзя скрыть, что нам приносили и мясо падали, которое мы брезгливо оставляли нетронутым. Так мы провели всю весну и лето. Всемогущий Господь, как заботливый отец, оберегал нас словом, чтобы мы выжили, так как написано: не хлебом единым жив человек.

За февраль, март, апрель и май ничего особенного с нами не случилось, пока Великого князя не было в Москве. По возвращении же он начал заниматься делами польских послов, которые, как говорили, прибыли в начале марта 35 .

Первого июня по указу московского совета бояр мы в обычных одеждах пошли во дворец. Нас привели в Посольский приказ, где были два думных дьяка 36 . Когда мы вошли, они поздоровались с нами за руку, и один из них, когда мы сели, сказал, что Великий князь и его совет хорошо знают дело, с которым мы посланы от нашего короля и господина, а именно то, что входило в инструкцию. Но все это, он сказал, видимо, написано во сне, потому что наш господин и король просит о том, на что русский царь никогда до этого не соглашался. Но поскольку случилось так, что вопреки обычаям прежних правителей Великий князь соизволил в Москве целовать крест (и так подтвердил мир), так это произошло из-за королевы, которую шведы, якобы по имеющемуся договору, собирались послать сюда. Он спросил, есть ли еще что нам сказать, кроме того, что упомянуто в письме. Мы ответили, что у нас больше нет ничего, если у его царского величества нет вопросов, на которые можно ответить.

Матиас Шуберт захотел снова рассказать о нашем деле, но когда дьяк заметил, что здесь нет ничего, кроме того, что было в посольской инструкции, он приказал Шуберту замолчать. И добавил затем, что наш господин и король или просил подтвердить мир, который Петер Йонссон предложил в письме русскому царю 37 , или просил через нас сделать дело так, будто оставил без внимания заключенные в прежние времена договоры, такие как короля Магнуса Эрикссона 38 или господина Стена 39 , которого послал король Густав. Мы заметили кроме того, что русским не нравилось, что в нашей грамоте было указано больше послов, чем прибыло сюда: это были Гермунд Свенссон и Врур Эрикссон. Мы объяснили, что один из них, Брур Эрикссон, в Турку тяжело заболел, поэтому остался там до выздоровления, другой-Гермунд, старый и дряхлый,-вряд ли смог бы проехать верхом и милю. Это была невнимательность писца, что его включили в посольскую грамоту. Дьяков это, видимо, удовлетворило, они сказали, что обо всем доложат русскому царю, и приказали нам идти.