Андрей Никитин - «Повесть временных лет» как исторический источник

Другой возможной приметой оказывается написание имени «Иван» (при «Иоан/Иоанн» в дополнениях), одинаково характерное как для «краеведа», так и для «ученика Феодосия», причем протяженность его бытования в летописи со 6582/1074 по ст. 6632/1024 г. совпадает с использованием клише «обычныя песни».

Наличие мелких фактографических заметок между 6563/1055 и 6571/1063 гг. отмечает переход от ретроспективных сюжетов, явившихся следствием переработки имевшихся у летописца более ранних текстов, к сюжетам, которым «краевед» был сам если и не свидетелем, то современником. В первую очередь, это касается компактной группы известий 6572/1064–6574/1066 гг. о событиях в Тмуторокане, о которых «краевед», будучи монахом Киево-Печерского монастыря, мог узнать как от игумена Никона до его смерти в 1088 г., так и от знакомых ему участников событий, начиная с Порея, Вышаты, Яна Вышатича, Чудина и кончая самим Святославом Ярославичем, посещавшим Печер-ский монастырь. Эти «тмутороканские известия», сохранившиеся в ПВЛ, похоже, далеко не в полном своем объеме, содержат имена киевлян, с которыми читатель встречается в последующих рассказах о событиях в Киеве и в его окрестностях, в ряде случаев переданных с конкретностью очевидца. Речь идет здесь не только о «детище, вьвержено в Сетомле», которого «позоровахомъ и до вечера» [95] Обычное недоумение исследователей по поводу «недостойности» такого времяпрепровождения для монахов, основано на их собственной невнимательности к возрасту «ученика Феодосия», которому в то время было не более 10–12 лет, и он не был никак связан с Печерским монастырем. , но, в первую очередь, о волнениях в Киеве конца 60-х годов, переданных им со слов очевидца, находившегося рядом с Изяславом, когда на княжий двор ворвались мятежные киевляне: «а кьнязю изо оконца зрящу и дружине стоящи оу князя; рече Тукы, Чюдиновь брат, Изяславу: видиши, княже, людье вьзвыли; поели, ать блюдуть Всеслава»[Ип., 160].

Брата Туки, Чюдина, «краевед» не оставит упомянуть и под 6580/ 1072 г. в связи с переносом в новую церковь мощей Бориса и Глеба, причем упомянуть именно по-свойски, что «бе бо тогда держа Вышегородъ Чюдинъ, а церковь — Лазорь», поскольку им не нашлось места в описании церемонии. Наконец, и «Тукы, Чюдинъ брать», и «Порей», бежавший некогда с Вышатой в Тму-торокан, названы им в числе павших в битве при Сожице 25 августа 6586/1078 г. Это последняя горстка имен, благодаря разнообразным комментариям «краеведа», протягивает невидимые нити от сюжетов середины X в. к концу XI в., цементируя повествование, и, вместе с тем, позволяет высказать предположение, что автор был связан с ними, быть может, но только узами знакомства, но и близкого родства, будучи представителем киевской аристократии. Косвенным образом это подтверждают и оброненные выше замечания «ученика Феодосия» о старце Яне и его жене Марии, с которыми был дружен как Феодосии, так, судя по всему, и сам автор, бывавший в их доме.

Действительно, начиная с 60-х гг. XI в., т. е. с годов детства «краеведа» (если в 1072–1073 гг. ему было 17 лет), читатель вступает в «его собственное время», заполненное множеством событий, причем основное внимание «краеведа» направлено не столько на монастырские дела, сколько на борьбу князей за власть — сначала внутри «триумвирата Ярославичей», затем между старшими и младшими князьями, и всё это на фоне обостряющихся отношений Киева и Степи. Именно теперь наиболее определенно выявляются симпатии и антипатии «краеведа», выступающего безусловным приверженцем сначала Изяслава Ярославича (с которым связана семья Тукы и Чудина), затем — Всеволода Ярославича и, наконец, — Владимира Всеволодовича (Мономаха). Наоборот, ни Святослав Ярославич, ни его сыновья, приводящие половцев в борьбе за отцовское наследие, не пользуются его симпатией и поддержкой, хотя он и не отрицает их прав на свою долю «в Руской земле».

Время жизни и работы «краеведа-киевлянина», как мне кажется, отмечено в ПВЛ также его повышенным интересом к необычным явлениям природы («детище» в Сетомли), различного рода небесным знамениям (солнечным и лунным затмениям, галло, полярным сияниям) и чудесам, а также острым любопытством к миру языческих верований, проявляющемуся в народных толках и выступлениях «волхвов», причем всему этому он пытается найти объяснение в книгах [96] С этим кругом известий связана редкая лексема «невеглас/невеголос». Она присутствует в ст. 6415/907, 6488/980, 6491/983, 6496/988, 6572/1065, 6579/1071 и 6623/1115 гг., означая не только ‘невежд’, но также людей суеверных, и, по мнению А. С. Львова, была заимствована в древнерусскую письменность и обиход из чешского языка ( Львов А. С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975, с. 337–338). . Первую такую заметку, сообщающую о рождении Всеслава Брячиславича «от волъхвования», читатель обнаруживает под 6551/1043 г., а первое природное «знамение не на добро» о течении Волхова вспять — под 6571/1063 г. с указанием на события 1067 г.

Ретроспективный характер таких записей спустя много лет после событий подтверждается как отказом автора точно датировать астрономические события, заметив только, что они произошли «в та же времена» (под 6573/1065 г. указана комета Галлея 1066 г. и частичное солнечное затмение 22.9.1066 г. [97] Святский Д. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. Пг., 1915, с. 129–131 и 12. ), так и фразой «посемъ же быша усобице многы и нашестви поганых на Руськую землю»[Ип., 153], отдаляющей на десятилетия момент записи от изложенного факта. Воспоминание об этих событиях дало возможность автору, приведя обширную выписку подобных чудес из Хронографа [98] Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. I. Вводная часть. Текст. Примечания. Пг., 1916, с. 208–210. , завершить статью указанием, что «знаменья бо вь небеси, или вь звездах, или вь солнци, или птицами, или етеромъ чимъ, не благо бываеть, но знамения сицева на зло бывають: или проявление рати, или гладу, или на смерть проявляеть»[Ип., 155].

Попытка М. Х. Алешковского, опираясь на такое толкование, использовать оценку знамений «не на добро» или «ово на зло, ово на добро» для «расслоения» текста ПВЛ, усваивая их разным авторам [99] Алешковский М. Х. Повесть временных лет…, с. 19. , оказывается не корректной уже потому, что в приведенных им примерах «на добро» он указывает явления ангельские, тогда как к противоположным отнесены все явления, нарушающие мировой порядок или же привязанные к последующим событиям, не позволяющим толковать их иначе. Так, моровая язва в Полоцке в 6600/1092 г. сопровождалась видением «конных бесов» и знамением на небе в виде круга, пожарами лесов и болот и «ратью от половець отовсюду»[Ип., 206]. «Не на добро», со ссылкой на «дни Антиоховы», было истолковано и солнечное затмение 6621/1113 г., за которым последовала смерть Святополка Изяславича и волнения в Киеве, в результате чего киевский престол занял Владимир Всеволодович (Мономах) [Ип., 274–276]. Но когда за солнечным затмением 6623/1115 г. последовала смерть Олега Святославича, эти два события не были поставлены им в причинно-следственную связь [Ип., 282], точно так же как и ранее отмеченное им затмение, внесенное в качестве дополнения к новелле 6599/1091 г. ( «в се же лето бысть знаменье въ солнци: погибе, мало ся его оста, акы месяць бысть в часъ 2 дне, месяца мая въ21» [Ип., 205]), правильность указания на которое подтверждено было Д. О. Святским [100] Святский Д. Астрономические явления…, с. 12. .