Лев Гумилёв - В поисках вымышленного царства

Слово «хан» в XII в. в среде кочевников и охотников имело совсем иное звучание, чем сейчас для наших оглушенных цивилизацией ушей. Они в те времена великолепно отличали нюансы терминологии, связанной с характером власти. Например, титул «Хуан ди», который мы передаем весьма неточно как «император», для степняков ассоциировался с чужим влиянием, китайским на востоке и арабским на западе, где посредником между «Небом» и человеком был «халиф» (наместник пророка). Монголы и тюрки предпочитали общаться с «Небом» без начальства.

Термин «царь» (по-китайски — «ван», по-персидски — «шах») был связан с принципом наследования власти от отца к сыну, т. е. был прямым вызовом степному принципу, где дядя считался выше племянника. Власть царя, хотя и светская, рассматривалась как форма насилия над подданными и потому в степи не привилась. Зато хана провозглашало войско. Это не были выборы в смысле демократии XX в.; парламентаризм и коррупция не нашли бы места в военной ставке и окружавших ее аилах. Обычно ханом становился потомок хана, но власть он получал лишь тогда, когда воины поднимали его на войлочной кошме и кликами выражали согласие подчиняться ему во время войны. А в мирное время господствовал обычай, которому покорялся сам хан, как и любой пастух, если он хотел сохранить голову на плечах. Итак, объявив себя ханом, а не царем или императором, Елюй Даши сразу потерял изрядную долю власти и приобрел немалое количество искренних друзей. Но ведь слово «хан» означает «племенной вождь», а в степи племен было много.

Племенная раздробленность была проклятием кочевого мира. Ссоры из-за угодий, угоны скота, похищение женщин, кровная месть — все эти постоянные неприятности меркли перед еще более страшным последствием сепаратизма: неспособностью раздробленных племен организовать сопротивление нашествиям иноплеменников. Так называемые союзы племен были формой нестойкой и недейственной, особенно в условиях войны. Поэтому потребность в сильной власти становилась насущной, как только появлялся сильный враг, а таковым в XII в. оказались чжурчжэни.

В аналогичном положении тюрки VII–VIII вв. умели «заставить головы склониться, а колени согнуться» [205]ради общего блага. Эта система называлась эль (il) [206]. Но жестокость системы лишила ее популярности и предрешила ее гибель, и тогда на смену пришла комбинация племенного союза, самоуправлявшегося в течение мирного времени, с сильной властью, предназначенной для ведения войны. Собрание родовичей — курилтай — провозглашало вождя, именовавшегося гурхан, т. е. хан конфедерации племен. Такая ситуация благодаря легализованному взаимоограничению устраивала обе стороны: власть и подчиненных. Елюй Даши был достаточно умен и образован, чтобы понять, что он может сохранить надежду спасти свое отечество, только бросив нерастраченные силы степняков на чжурчжэней, увязших в Китае. Правда, на всякий случай он сохранил и титул императора, но ему не пришлось им воспользоваться, потому что чжурчжэни за время его жизни шли от победы к победе.

Чжурчжэньский полководец, донося своему императору о Елюе Даши, определил его силы в 10 тыс. всадников. Император приказал обождать с наступлением, очевидно потому, что главные чжурчжэньские силы добивали киданьского императора Янь-си в Северном Китае. Благодаря этой отсрочке Елюй Даши успел договориться с тангутами о совместном контрнаступлении на чжурчжэней, имея целью поддержать киданьского императора. Но союзники опоздали: император Янь-си был пленен, и спасать стало некого и нечего.

В 1126 г. силы Даши увеличились — очевидно, за счет киданьских беглецов, примыкавших к нему, чтобы не попасть в подчинение врагу. Китайцы определяли численность его войск уже в 100 тыс. человек, конечно в условном исчислении, с учетом боеспособности киданьских ветеранов. На самом деле их было гораздо меньше и даже при союзе с тангутами недостаточно для продолжения войны с чжурчжэнями. Поэтому Даши попытался завязать переговоры с империей Сун, обещая, что забудет китайское вероломство) если те нападут на чжурчжэней с юга. Тогда он обязался возглавить нападение с северо-запада.

Но чжурчжэни не дремали. Зимой 1125–1126 гг. они сами предприняли наступление на юг. 60 тыс. чжурчжэней осадили столицу Китая — Кайфын, на спасение которого было брошено свыше 200 тыс. лучших китайских войск. В Китае создалось две партии: сторонники войны и «борцы за мир». Последние возобладали и добились отхода чжурчжэней путем выплаты дани и территориальных уступок. Северный Китай был страшно опустошен, но это дало передышку Елюю Даши, успевшему наладить контакт с татарами и уговорить их не продавать чжурчжэням лошадей. Раздраженные чжурчжэни задержали наследника татарского вождя, прибывшего для переговоров, чтобы оказать давление на татар. Этот акт не увеличил популярности чжурчжэней в степи, однако ради спасения своего рода татары согласились быть проводниками чжурчжэньской армии, направленной против Елюя Даши в 1128 г. Армия эта была составлена из киданей, подчинившихся победителю, и командовать ею было поручено принцу из фамилии Елюев. Изоляция Елюя Даши была завершена.

Что ему оставалось делать? Он слишком хорошо знал стойкость и мужество чжурчжэньских войск, беспринципность и авантюризм своих окитаившихся соплеменников, ненадежность тангутов и себялюбие татар. Надежды на успех в бою или оборону крепости не было никакой, и Даши принял единственно правильное решение: он снова ушел на запад. Догнать его чжурчжэни не могли, да и не старались. Он стал для них безопасен и неинтересен. Гораздо выгоднее было завоевать Китай, где разложившаяся правительственная клика охотно жертвовала своим народом чтобы обеспечить себе веселую и безмятежную жизнь в дворцах и парках.

В январе 1127 г. пал Кайфын, и китайский император был взят в плен, а его брат перенес столицу на юг, оставив народ Северного Китая на разграбление противнику {86} . Военная партия, стоявшая за сопротивление завоевателям, оказалась изолированной и от правительства, и от народа. Вождь ее, знаменитый полководец Ио Фэй, начал свою карьеру разгромом народного восстания около озера Дунтинху (1130–1135) [207], а затем пал жертвой придворных интриг. Легкость побед и возможности обогащения соблазнили чжурчжэней, но повлекли за собою те же результаты, что и для киданей: китайская культура интеллекта осталась для них чуждой, зато культура порока была усвоена полностью. На пользу это пошло только монголам сто лет спустя. Но вернемся к нашему герою, поскольку мы подошли к нашей теме вплотную.

В 1129 г. Елюй Даши увел из крепости Хотунь тех киданьских воинов, которые остались ему верны. С ним ушло около 40 тыс. всадников, тогда как в минувшем году численность его войска достигла 100 тыс. — конечно, и то и другое в условном исчислении. Очевидно, не все кидани согласились покинуть родину, и многие предпочли подчинение врагу свободе в изгнании.