Наталия Будур - Повседневная жизнь инквизиции в средние века

Измотанный томительным ожиданием, обвиняемый, как правило, соглашался и являлся перед судьями. Тогда его допрашивали так, как будто суд не знал, в каких именно преступлениях его обвиняли. Преступление, которое преследовал инквизитор, было духовным, уголовные действия виновных не подлежали его юрисдикции. Простое сомнение считалось ересью.

Для того чтобы получить у подозреваемого признание, его всячески запутывали и запугивали. Часто обвиняемые признавались в том, чего не совершали, сразу же, чтобы избегнуть мучительного заточения, изнуряющих допросов и невероятных по своей жестокости пыток.

Вот примерный образец допроса, которым рекомендовал руководствоваться инквизитор Бернар Ги:

«Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, как будто он уверен в том, что невинен. Я его спрашиваю, зачем привели его ко мне. С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснения этого.

Я : «Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой Церкви».

Обвиняемый (поднимая глаза к небу с выражением энергичного протеста): «Сударь, вы знаете, что я невиновен и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской».

Я : «Вы называете вашу веру христианской потому, что считаете нашу ложной и еретической, но я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?»

Обвиняемый : «Я верую в то, во что верует римская церковь и чему вы публично поучаете нас».

Я : «Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской церковью. Когда я проповедую, я говорю многое, что у нас общее с вами, например, что есть Бог, и вы веруете в часть того, что я проповедую; но в то же время вы можете быть еретиком, отказываясь верить в другие вещи, которым следует веровать».

Обвиняемый : «Я верую во всё то, во что должен веровать христианин».

Я : «Эти хитрости я знаю. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Но мы теряем время в подобных разговорах. Скажите прямо: веруете ли вы в Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого?»

Обвиняемый : «Верую».

Я : «Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от Пресвятой Девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса?»

Обвиняемый (быстро): «Верую».

Я : «Веруете ли вы, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в Тело и Кровь Иисуса Христа?»

Обвиняемый : «Да разве я не должен веровать в это?»

Я : «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать, а веруете ли?»

Обвиняемый : «Я верую во всё, чему приказываете веровать вы и хорошие учёные люди».

Я : «Эти хорошие учёные принадлежат к вашей секте; если я согласен с ними, то вы верите мне, если же нет, то не верите».

Обвиняемый : «Я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что хорошо для меня».

Я : «Вы считаете в моём учении хорошим для себя то, что в нём согласно с учением ваших учёных. Ну, хорошо, скажите, верите ли вы, что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?»

Обвиняемый (резко): «Верую этому».

Я : «Вы знаете, что там есть тело и что все тела суть тела нашего Господа. Я вас спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело Господа, родившегося от девы, распятого, воскресшего, восшедшего на небеса и т.д.?»

Обвиняемый : «А вы сами верите этому?»

Я : «Вполне».

Обвиняемый : «Я тоже верую этому».

Я : «Вы верите, что я верю, но я вас спрашиваю не об этом, а о том, верите ли вы сами этому?»

Обвиняемый : «Если вы хотите перетолковывать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как ещё говорить. Я человек простой и тёмный и убедительно прошу вас не придираться к словам».

Я : «Если вы человек простой, то и отвечайте просто, не виляя в стороны».

Обвиняемый : «Я готов».

Я : «Тогда не угодно ли вам поклясться, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемой нами истинной?»

Обвиняемый (бледнея): «Если я должен дать присягу, то я готов поклясться».

Я : «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы дать её».

Обвиняемый : «Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну».

Я : «Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите грех на меня, который принудил бы вас к нему; но если вы желаете присягнуть, то я приму вашу присягу».

Обвиняемый : «Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете этого?»

Я : «Для того, чтобы снять с себя подозрение в ереси».

Обвиняемый : «Без вашей помощи я не знаю, как приступить к этому».

Я : «Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы руку, сложил бы пальцы и сказал: «Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой»».

Тогда он бормочет, как будто не может повторить слов, и делает вид, что говорит от имени другого лица так, что не принося настоящей присяги, он в то же время хочет показать, что даёт её. В других случаях он обращает присягу в своего рода молитву, например: «Да будет мне свидетелем Бог, что я не еретик».

И если его после этого спрашивают: «Поклялись ли вы?», то он отвечает: «Разве вы не слушали?»».

Признание сопровождалось всегда изъявлением обращения и раскаяния. Инквизиция считала выдачу единомышленников доказательством чистосердечного обращения. Отказ кающегося еретика выдать своих друзей и близких принимался как доказательство того, что он не раскаялся, и его немедленно выдавали в руки светской власти.

Обвиняемому назначался адвокат, которого, однако, тот мог видеть лишь в присутствии инквизиторов. Да и сам адвокат был вовсе не адвокатом с современной точки зрения – он мог не защищать своего «клиента», а исключительно убеждать его признать свою вину.

Не видел обвиняемый и свидетельствующих против него, ибо их никогда не вызывали на очную ставку. В качестве свидетелей признавались даже еретики, которые оговаривали своих знакомых и малознакомых людей уже в состоянии помрачения рассудка. Даже пересказанные свидетелями слухи считались достоверными, если они были сообщены двумя свидетелями. Показания двух таких «сплетников» приравнивались к показаниям «настоящего» свидетеля, который что-либо слышал собственными ушами или видел собственными глазами.

Показаний одного свидетеля было достаточно для признания вины подсудимого. При этом имя свидетеля еретику не сообщалось, поэтому он не мог опровергнуть его показания, ведь отвести свидетеля можно было только на основе сильной личной вражды. Для проформы у обвиняемого спрашивали, кто его враги. Как правило, названные люди не были свидетелями обвинения.