Вячеслав Кеворков - О чем говорят президенты? Секреты первых лиц

Я знаю, что в бутылке вода; у него мнение иное. Чувство мне до боли знакомое — ведь мы жили этим долгие годы. Сержант требует, чтобы я вынул бутылку и отпил из нее. Жажда меня не мучает, но я повинуюсь. Отпиваю несколько глотков — и остаюсь в живых. Сержанта это удивляет и он требует, чтобы я допил до конца. Я допиваю. Турникет вращается и пропускает меня внутрь здания, где другой сержант, менее суровый, но столь же ответственный, указывает мне на одну дверь, а моей супруге — на другую. Разлучник, видимо, никогда не слышал о модной ныне проблеме воссоединения семей, а поэтому действует уверенно.

Я спрашиваю:

— Кто за дверью?

— Офицер безопасности.

Это меня радует. И не напрасно. Человек в штатском, но с военной выправкой, встречает меня с улыбкой и даже предлагает сесть. Я готов выслушать совсем не неожиданный для меня приговор стоя. Он сообщает мне пренеприятную новость — из соображений безопасности мне во въезде в великую Америку отказано. Я говорю, что бывал в Америке, изъездил ее вдоль и поперек, поэтому не испытываю особого рвения познавать ее вновь. У меня было лишь желание вместе с немцами объяснить Высокому Собранию американцев, как происходил процесс разрядки в Европе и в Советском Союзе.

Офицер американской безопасности — это не сержант морской пехоты в проходной, он интеллектуально на много ступеней выше и смекает лучше.

— А вы напишите ваш доклад, дайте жене, и пусть зачитает его Высокому Собранию. У нас это принято. Если докладчик заболел или, не дай Бог, умер… А то, что вы бывали в Америке раньше, ровным счетом ничего не значит. Времена изменились. Тогда вы были великой державой, а сейчас… — Он разводит руками.

Я тоже. Мы поняли друг друга. Он остался великим, а я стал никаким.

— Правда, мы с уважением относимся к вашему президенту Ельцину…

Я очень люблю мою страну, но не испытываю ни малейшего уважения к моему бывшему президенту, поэтому вновь развожу руками и покидаю любезного коллегу.

В вестибюле очень милая женщина возвращает мне с виноватой улыбкой паспорт и почему-то спешно сообщает, что она немка, вышедшая замуж за американца. У меня был выбор: поздравить миловидную даму с успехом в жизни или выразить ей сочувствие. Я выбрал третье — попрощался и отправился домой.

Каких-нибудь десять минут пути, и я полностью распрощался с воспоминаниями о досадных встречах в американском консульстве. Вместо этого предался мечтам о предстоящей поездке в Испанию, о песчаном береге, чистом море и теплом солнце, которое в мае месяце уже начинало усердно подогревать песок, на котором, словно шпроты в консервной банке, разместились отдыхающие. То, что откажут во въезде, было ясно и мне и американцам. Теперь было интересно, что американцы скажут своим главным союзникам немцам.

Дело в том, что организаторами конференции на тему «Восточная политика Германии и американская разрядка 70-х годов» были Германский институт истории и Фонд Вилли Брандта, при участии Госдепартамента Соединенных Штатов. Главной фигурой на конференции являлся министр Эгон Бар. Я был приглашен на конференцию по его инициативе, поскольку в течение двенадцати лет являлся партнером министра при организации, как теперь модно говорить, «прорыва» в отношениях между СССР и Германией. Я позвонил Бару и сообщил о решении американцев и о том, что я складываю вещи и уезжаю в Испанию. К моему удивлению, мое сообщение министра обрадовало.

— Лежать на теплом испанском пляже много приятнее, чем висеть десять часов над океаном, без ясной перспективы приземлиться на суше живым. В таком случае, я уезжаю на Бодензее, где ничем не хуже, чем в Испании.

Мы оба пожелали друг другу хорошего отдыха после бесполезных хлопот. Но все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

После разговора со мной Бар сообщил по телефону в Вашингтон, что в связи с отказом во въезде его содокладчику полностью разрушена концепция, которую он выработал для более полного освещения на конференции вопроса становления отношений между Германией и Советским Союзом в 70-е годы, и поэтому он считает свое участие в конференции нецелесообразным.

— Участвовать в конференции изъявили желание достаточно солидные американские политики, сотрудники Госдепартамента и других серьезных учреждений, поэтому конференция легко обойдется без нас, — объяснял мне позже министр.

Политик он очень опытный, но на сей раз в расчетах ошибся.

На следующий день, 1 мая, у меня дома раздался звонок, и вежливый женский голос сообщил, что визы в Америку готовы. Бар и я таким поворотом в ходе событий были опечалены, но, как говорят французы, «nobless oblige» — «положение обязывает». И спустя день мы зависли на десять часов над океаном.

Смена временного, климатического и морального поясов, а также сознание того, что под тобой вода, и в случае падения ты будешь лежать не в земле, которая должна стать тебе пухом, а тебя будут терзать акулы, деморализует человеческое сознание, и лишь крепкие напитки, типа водки или виски, могут поддержать ветхую стабильность в мечущейся душе воздушного пассажира.

Некогда роскошная авиакомпания «Люфтганза» принадлежит немцам, которые никогда не отличались щедростью, а в последние годы буквально помешались на экономии. Экономят на пище, напитках, туалетной бумаге. Слава Богу, не на керосине, которым заправляется самолет. И поэтому мы благополучно добрались до аэропорта имени Даллеса.

Он сильно обветшал и, благодаря подтекам на его бетонных стенах, выглядит сегодня неумытым и чем-то напоминает мне здание громадного крематория. Что касается американцев, то я знаю их с конца войны — работал вместе с ними в союзнической комиссии в Берлине. Они всегда были мне в какой-то степени понятны и симпатичны своим образом жизни, а иногда и ходом мышления. Встреча с Америкой и, в первую очередь, с американцами почти полвека спустя приятно поразила меня. Особенно — с молодым поколением американцев. В отличие от стариков, все они представлялись сотрудниками университета либо Государственного департамента.

Я понимал, что это не совсем так, но устанавливать истину не входило в мои планы. Кстати, когда я первый раз зашел в конференц-зал, то был опять же поражен, увидев мою книгу «Тайный канал», изданную в Германии, лежавшую перед некоторыми участниками конференции на столе и на коленях. Несомненно, это был приятный момент. Авторы получают удовольствие, если не сказать наслаждение, не оттого, что пишут, а оттого, что их читают. Я не был исключением. Признаться, их было немного. Как ни странно, но здесь сказывалась великодержавность и, честно говоря, меня всегда умиляет последовательность, с которой американцы строят свои отношения с другими нациями. Если немцы после войны приложили массу усилий, чтобы заговорить по-английски, то американцы к немецкому языку остались равнодушны. Проводимая линия идеально пряма: хотите иметь с нами дело — учите наш язык и говорите как мы.