Вячеслав Кеворков - О чем говорят президенты? Секреты первых лиц

— Это трудно было не заметить.

— Ничего удивительного, — признался он, — мы использовали тогда немецких топтунов из берлинской криминальной полиции. Они прекрасно знали город, чувствовали себя дома и поэтому не заботились о том, насколько симпатично они выглядят со стороны. — Он засмеялся, довольный своей шуткой. — А, кроме того, у нас появилась информация… — он странно закрыл один глаз, а второй поднял к потолку, — если я не ошибаюсь, то она потом каким-то образом проскочила и в прессе, информация о том, что в России пачками расстреливают сотрудников госбезопасности, заподозренных в сотрудничестве с иностранной разведкой. Люди не смогли доказать своей невиновности и их, значит, того… Согласен, подозрение — это тупая разрушающая сила, а если оно еще и не обосновано, то может стать колоссальной трагедией,

— Но какое это имело отношение к нам?

— Прямое. В какой-то момент мы, к великой нашей радости, обнаружили, что кроме нас и англичан за вами пристально следят ваши же службы, базирующиеся в Восточном Берлине.

— Допустим, но почему это вызывало радость у вас?

— А как же! Если за вами следят «ваши», значит, они вам не доверяют или, что еще хуже, вас подозревают.

— А дальше?

— А дальше дело рук ваших коллег. Мы проанализировали самые последние прецеденты и пришли к достаточно обнадеживающему выводу: нам ничего не надо предпринимать, разве что немного подождать, и с вами расправятся ваши же коллеги. Известно, что, если кто-то, особенно в период «холодной войны», продолжительное время, а значит успешно поддерживал контакт с противоположной стороной, то он рисковал навлечь на себя подозрения со стороны своих же. И это не только у вас, у нас то же самое.

Если в начале разговора человек вызывал у меня симпатии, то по мере общения отношение мое к нему менялось. А когда он сообщил, что они с радостью ждали расправы над нами, пусть и несостоявшейся, симпатии к нему полностью испарились, и он вдруг превратился для меня в неприятного раздражителя. А когда я попробовал проанализировать неприязнь, неожиданно возникшую к этому человеку, то пришел к печальному выводу: она возникла на базе обстоятельств парадоксальных. В его анализе американец оказался весьма близок к неприятной правде, которую я всеми силами изгонял из моей памяти.

Однажды в середине 70-х годов шеф КГБ Андропов ознакомил меня с телеграммой, полученной из нашей точки в Соединенных Штатах Америки. Источник сообщал, что англичане весьма озадачены активными действиями двух представителей советских спецслужб, которые на протяжении многих лет ведут интенсивные конфиденциальные переговоры с высокорангированными правительственными чиновниками Германии. Опасаясь сговора за их спиной союзников, Англичане предлагали провести совместно с американцами активные мероприятия в отношении двух русских с тем, чтобы пресечь их активность на территории Западной Германии.

— Ну, что ты думаешь по поводу этого, — поинтересовался Андропов, заметив, что я закончил прочтение текста телеграммы.

— Одна и та же история: ни англичане, ни американцы не могут по достоинству оценить благородство Брандта. Они никак не хотят понять, что этот немецкий рыцарь от политики никогда не пойдет ни на какие закулисные сделки с нами… — начал я было пространное размышление, уже набившее оскомину мне самому.

С другой стороны, я знал, что переохлажденные холодной войной мозги лидеров по обе стороны железного занавеса порой являлись причиной принятия самых неадекватных решений, и мог ожидать любых выводов.

Андропов недовольно поморщился и чтобы не тратить впустую время, решил сам сформулировать ответ на поставленный им же вопрос.

— Я думаю, что эту информацию специально подбрасывают, чтобы приструнить нас и заставить свернуть начатое дело. Поэтому нам не надо пугаться, а тебе следует еще раз постараться сделать все, чтобы темы ваших разговоров не стали достоянием наших оппонентов. И помни, что разделенная Германия, и особенно Западный Берлин, являются сегодня местом активности многих разведок, поэтому будь предельно осторожен в твоем поведении и не дай повода для каких-либо провокаций против тебя. Впрочем, чего я тебе рассказываю. Ты сам…

Соглашаться было проще, чем рассуждать. А поскольку бдительность во мне никогда не засыпала, то в поведение моего коллеги и мое собственное особых корректив вносить не пришлось. Воспоминание же о телеграмме и последовавшим затем разговоре лишь подтвердило, что словоохотливый американец ничего не фантазировал, а лишь подтвердил то, что имело место в действительности. Это качнуло меня вновь в его сторону, и мы добро распрощались.

Телеграмма с угрозой в наш адрес постепенно поблекла, а вскоре и просто исчезла. Однако ощущения собственной ущербности, связанные с тем, что американцу удалось почти точно воспроизвести, пусть и в прошлом, до боли неприятное событие, имевшее место в нашем служебном замкнутом пространстве, лишь обострились и не покидали меня еще долгое время.

Мой непосредственный шеф— генерал К. (Не будем называть его полного имени, оставим из фамилии лишь первую букву. Те, кто его знал, догадаются, те же, кому он был не знаком, пусть останутся в неведении. Его уже несколько лет нет в живых, а к ушедшим надо относится осторожно. Ведь они не могут из мира иного подать голос и защитить себя.) Был он человеком заслуженным, во время войны партизанил и помогал чехам освобождать их землю от оккупантов. Женат он был на подруге военных лет, которая подарила ему дочь, однако, как и запланировано природой, после пятидесяти ему какой-то бес пришелся в какое-то ребро. И не успел он заметить, как женился вновь на женщине молодой, очаровательной и, что немаловажно, бывшей жене знаменитого композитора. И К. потерял голову. Трудно объяснять поступки, лишенные логики. Еще труднее понять К., который однажды явился к вышестоящему начальству и заявил, что согласно наблюдениям и имеющимся у него фактам, я и напарник, выезжающий со мной в Германию, связаны каким-то образом с западной разведкой. Он обещал собрать факты, подтверждающие это подозрение. Надо сказать, что то было время предательств и дерзких побегов представителей советских спецслужб на Запад. И это создавало благоприятную почву для того, чтобы в воспаленных мозгах некоторых руководителей зародились самые нелепые подозрения. В Берлин полетели телеграммы с требованием установить контроль за поведением моим и моего коллеги во время нашего нахождения в Германии или, как минимум, в Западном Берлине. Если учесть, что за нашим поведением в Германии уже наблюдали службы Англии и Америки, то можно себе представить, какая неразбериха образовалась, когда к ним присоединились еще и советские «контролеры». Это и был как раз тот момент, который вызвал у американских служб удивление и зародил надежду на то, что с нами расправятся наши же, и им следует лишь немного подождать.