Сергей Иванов - Рождение и эволюция святости

Долгин.Т.е. снизу опять идут опять отнюдь не образцовые варианты?

Иванов.Да. Низы отвечают на это очень активной деятельностью. Я условно говорю: «низы», я уверен, что те, кто пишут жития по 200 страниц, это отнюдь не низы, которые едва умеют писать. Это люди, так или иначе принадлежащие к истеблишменту. Или, по крайней мере, владеющие пером хорошо, И там происходят невероятные вещи, например, Нифонт Константианский - это мальчик из провинции, которого привезли в столицу, отдали, как Буратино, в школу, а он вместо этого связался с дурной компанией, покатился по наклонной плоскости, в результате связался с гомосексуалистами и пал совершенно низко. А потом начал выкарабкиваться из этого. И это неслыханная вещь, потому что до этого святые рождались святыми, они были напоены святостью. А тут нам показан человек, который идет, оступается, снова пытается идти, а потом совершенно невероятной силы страниц 10 текста – просто невозможно поверить, что они написаны 1000 лет назад – он начинает сомневаться в бытии Божьем. К нему приходит дьявол и начинает говорить: «Бога нет. Ну докажи мне, что Бог есть, ну где он, ну покажи, я сам в него поверю». И святой плачет и затыкает уши, а дьявол ходит вокруг и говорит: «А нету Бога». И Нифонт говорит: «Господи Христе, помоги мне». А дьявол: «А откуда ты взял, что Христос есть? Ты что, с ума сошел, все же естественным образом происходит, все от естественных причин». И эти диалоги с дьяволом – это невероятной мощи документ. И все это пишется ровно тогда, когда церковное начальство уже решило, что хватит, больше не надо нам святых. И все-таки все приходит к тому, что, в конце концов, господствующая культурная тенденция начинает побеждать. Она постепенно вытесняет идею новой святости – ну, за «новую святость» боролся и тот самый Симеон Новый Богослов, о котором я упоминал выше – он тоже хотел прославить современника. И эта тенденцию к «припомаживанию», к созданию неопасной, невзрывной агиографии ведет к тому, что удельный вес агиографии резко падает. Агиография – это самый массовый жанр, я это еще раз хочу подчеркнуть, максимальное количество рукописей до нас дошло, просто огромное. Житие Андрея Юродивого дошло чуть ли не в сотне списков – а оно очень длинное.

Ицкович.Но здесь это связано еще и с тем, какстремились сохранять. Понятно, что житийная литература сохранялась с б ольшим пиететом и старанием, чем что бы то ни было еще.

Иванов.Новые святые появляются в Византии и после рубежа Х-ХI веков, но их гораздо меньше, чем раньше.

Кузичев.Я хотел бы спросить, потому что я немного запутался: мы были на развилке восточной и западной трактовок и на пути к формированию восточного типажа – а сейчас мы снова пришли к этому «labour of святость», к труду, человеку идущему, оступающемуся, сомневающемуся…

Долгин.Это не «труд святости», это просто противоречивость человеческой натуры.

Кузичев.Да, это немножко другое. Не то же, что он должен совершить какое-то позитивное усилие для этого, этого как раз нет, он остается, в общем, странным святым.

Иванов.Вот икона. Она по определению двумерна, она не претендует на трехмерность. Невозможно зайти сбоку. Таким же был и святой в своем житии. А вот житие Нифонта удивительно тем, что оно позволяет проникнуть в лабораторию, понять, как герой эволюционирует. Человек становится многомерен. Обычно святой двумерен.

Долгин.Там появляется психологизм.

Иванов.Да, и это психологизм. Который вообще приходит в византийскую литературу в ХI веке. И мне кажется, что житие Нифонта просто немножко предваряет традицию. Потом приходят великие писатели, например, Михаил Пселл (4), величайший писатель ХI века. Он пишет житие одного старого святого. Если его внимательно прочитать, то окажется, что он ему сообщил почти все черты собственной биографии. Т.е. это такая автоагиография получается. Он самого себя инвестирует в этого святого. Начинаются в агиографии разные сложные процессы, при этом она сама начинает уходить на второй план литературы. Сокращается количество и житий и святых. Важно отметить, что в главном Синаксаре (6) константинопольской церкви, который включает в себя всех святых – это гигантский труд, он дошел до нас в нескольких десятках рукописей – только в одной из них однажды одним словом упомянут Андрей Юродивый, просто имя. Это две разные сферы: с одной стороны, сфера народного почитания, а с другой – официальная святость, которая существует отдельно. И в этом смысле, в ХII веке очень логичным образом интеллектуалы начинают гнушаться экзотическими формами святости. И никто иной, как митрополит второго города империи – Фессалоник – Евстафий Солунский (7), пишет очень язвительный текст - он издевается над эксцессами святости: над грязнулями, теми, которые ходят грязные, носят вериги, хотят на столб вскарабкаться – но на самом деле ясно, что ему эта концепция неприятна вообще. Причем, неприятна и в социальном плане, как что-то низкое. Недостойное высокой культуры.

Долгин.А не может быть, что это относится только к попытке подражать святости в жизни?

Иванов.Да, конечно. Они иногда начинают писать жития каких-то прошлых святых. Но вокруг себя они святость изгоняют. С юродством это происходит. На него объявляется настоящий крестовый поход. Конечно, под тем предлогом, что это «лжеюродство» Но что такое «лжеюродство»? Человек претендует, что он не то, что он есть, а выяснить мы это можем только после его смерти. Так что он некоторым образом «лже-» всю жизнь, а что такое «истинное юродство» – непонятно. Так что это способ легальным образом сказать, что «нам этого больше не надо». И после, действительно нескорых попыток возрождение этого феномена в ХI веке он вытесняет на полную периферию, и какие-нибудь канонисты, например, Феодор Вальсамон в ХII веке про все виды парадоксальной святости говорит, что это хамы, простонародье, они веруют неправильно. А, дескать, мы с вами, образованные люди, понимаем, что это все ложная святость. Тут интересно, что наши предки, Древняя Русь, ловят эту традицию в очень интересный момент: Русь обращается в христианство в конце Х и начале ХI века. И, казалось бы, она должна воспринять официальное течение: ну кто приходит крестить? Представители патриархата. Они же должны принести официальную христианскую культуру, но в действительности оказывается, что первый текст, который переведен, – это житие Андрея Юродивого – совершенно неканонический текст. И остальные, о которых я говорил: житие Василия Нового, Нифонта Константианского, Видение Анастасии – они все неканонические. Но в них бьется и пульсирует какая-то жизнь. И славяне это очень хорошо чувствуют. Потому что в официальной Византии все как-то застыло, а хочется чего-то живого.