Н. Пинегин - 70 дней борьбы за жизнь

Итак, из десяти спутников с Альбановым остался один. Партия растерялась почти у самой цели. Приключение на айсберге было последним испытанием. Следующий же день принес разительную перемену в положении. Запись 11 июля была занесена Альбановым в дневник уже на мысе Флора острова Нордбрук.

В маленьком теплом домике топится чугунная печь, жарко, но тем не менее я дрожу от озноба. У Контрада отморожены пальцы, и только сейчас я окончил делать ему перевязку.

Пищи у нас теперь довольно всякой. На тарелке лежат сухари, галеты двух сортов. Из галет, если их умеючи распарить, получается хлеб, настоящий белый хлеб. Но запишу все по порядку.

Девятого утром мы отправились к мысу Флора, от которого там неожиданно были отброшены в прошлый раз. Погода и теперь была прекрасная, тихая, солнечная, но мы уже больше не доверяли ей. Обогнув лед, окружавший остров Белль, мы поднялись по пролив Мирса вдоль льда до оконечности острова Мабелль, и только тогда начали пересекать пролив. Каяк с Луняевым и Шпаковским пропал. На том каяке была наша единственная винтовка, все патроны и некоторые документы. У нас же осталась двустволка и сорок патронов, из которых было десять пульных. Этих запасов нам, конечно, хватило бы ненадолго, и потому по прибытии на мыс Флора предстояло позаботиться об устройстве лука, стрел, различных капканов и силков.

Теперь, переплывая пролив на каяке, мы с опасением посматривали по сторонам, не покажется ли где-нибудь морж. С двустволкой, хотя бы заряженной пулей; плохо воевать с этим чудовищем. Подвигались мы медленно, хотя гребли старательно, и погода была очень хороша. Часов в девять утра мы были уже недалеко от острова и со вниманием всматривались в берега, стараясь найти хоть какой-нибудь признак жилья. От напряженного рассматривания нам иногда казалось, что мы видим на берегу дом, но, по мере приближения, мы убеждались, что это большой камень'. Я думаю, Колумб при высадке на открытую им землю волновался меньше, чем мы. Шутка ли: сегодня без одного дня три месяца, как мы идем к этой земле. И вот этот долгожданный, желанный мыс Флора у нас под ногами. Но вот беда, наши ноги подогнулись, и мы должны были лечь. Никогда еще не чувствовали мы такой слабости в ногах, как сейчас, когда мы почти достигли своей цели. Неужели именно теперь-то и подкараулила болезнь, и нас ждет судьба Архиреева и Нильсена?

Но и помимо того мы чувствовали себя скверно; только любопытство еще поддерживало нас. Мы легли на спины и начали усиленно дрыгать ногами, растирая их, потом прыгать, держась за вытащенный каяк, и минут через десять — пятнадцать такой гимнастики ногам стало лучше. Взяли двустволку с биноклем и пошли на поиски жилища Джексона.

Местность представляла собою громадную площадь, постепенно террасами поднимающуюся от берега к северу, где она была ограничена сплошной стеной идущих параллельно берегу высоких утесов. Площадь была волниста и поворачивала немного влево, так что не всю ее было видно. За стеной утесов на север спускался ледник, должно быть, во всю ширину острова: Он был виден, когда мы подходили на каяке, но с юго-запада его не было видно, так что весь остров производил очень приятное впечатление обилием земли.

Со скал с шумом сбегала вода, образуя во многих местах водопады, и по террасам изливалась в море многочисленными ручьями. Почва еще не просохла, было много грязи и воды. Местами площадь пересекали широкие и глубокие овраги, по дну их шумели потоки. На скалах птиц было видимо-невидимо, и непрерывный шум их положительно оглушал. Между камнями бегали маленькие серые птички, похожие на куликов.

Мы торопливо, поминутно спотыкаясь о камни, а иногда еще «запинаясь» больными ногами, шли вдоль берега на восток и жадно всматривались вперед. За поворотом показалось что-то в роде постройки, но скоро она опять скрылась за холмом. Пройдя еще триста метров, мы увидели, что за этим холмом как будто возвышается шест. Не могло быть сомнения, что мы подходим к самому интересному месту.

Но вот показался дом — настоящий бревенчатый дом с почти плоской крышей на один скат и с трубой. Да, это уже не развалины, а целый дом. Увидели еще дом и еще постройку — и были уже уверены, что здесь, если не город, то порядочный поселок, так как мы за дома впопыхах принимали и все большие камни. Мы были так заняты рассматриванием этого поселка, что не обращали внимания на ближайшие предметы. Вдруг, метрах в шестидесяти, около глубокого оврага мы увидели большой промысловый бот норвежского типа. Он был в полном порядке и лежал килем кверху. Рядом были сложены различные принадлежности — весла, решетки и прочее. Бежим дальше к самому большому дому, ожидая увидеть людей. Если бы мы их сейчас увидали, то, право, не удивились бы, так как мы серьезно вообразили себя в каком-нибудь промысловом поселке, о. существовании которого не знали. Мы не обращали внимания на то, в каком состоянии эти уже близкие теперь дома. Они казались нам новыми, может быть обитаемыми. Возможно, что сейчас откроется дверь, мы услышим незнакомый голос и увидим какого-нибудь норвежца или англичанина с трубкой в зубах.

Но, подойдя к дому, мы убедились, что он необитаем: все окна, были заколочены. Входная дверь была полуоткрыта и занесена снегом, который уже превратился в грязный лед. Нижние бревна тоже под снегом, но в верхней части дом производил впечатление недавно построенного. Но теперь мы не обращали еще внимание на детали: нас заинтересовали какие-то большие ящики, полузанесенные снегом, которые лежали у самого дома. Оторвав доску у одного из них, мы внутри увидели второй ящик, жестяной. Разрезали ножом жесть и — о, счастье! — внутри ящик оказался полон белыми сухарями, галетами. Сейчас же в наших карманах и во рту очутились эти чудесные галеты. Таких ящиков было пять, и не было сомнения, что все они с галетами. Для того, чтобы понять нашу радость при атом открытии, надо несколько месяцев получать ржаные сухари ограниченными порциями, а в течение полумесяца не видать ни крошки хлеба или сухарей и питаться одной мясной пищей без всякой приправы, кроме морской воды. Я раньше не придавал особенного значения хлебу и никак не предполагал, что по хлебе или даже сухаре можно тосковать, буквально тосковать, даже когда сыт от одного мяса. Читая описания зимовки Нансена и Иогансена, я находил несколько преувеличенными их мечты о сухарях. Но потом я понял, как ошибался. И теперь, когда мы нашли целых пять ящиков сухарей, мы были счастливы, как никогда.

Теперь мы обратили внимание, что к стене дома со стороны входа была прибита вертикально доска. К этой доске наверху была прибита другая, поперечная, на которой была четкая надпись латинским шрифтом: «Экспедиция старшего лейтенанта Седова 1913 г.» Вот тебе раз! Так мы, значит, находимся в становище Седова? Но почему здесь написано «1913 год», когда Седов отправился в том же 1912 г., как и мы? Странно…Под поперечной доской были привязаны две запаянные банки из-под какао. «Это почта, — догадался я, — должно быть, ждут прихода судна». Подойдя к двери, мы увидели надпись синим карандашом: «Первая русская полярная экспедиция старшего лейтенанта Седова прибыла к Кап-Флора 30 августа 1913 года и второго сентября отправилась в Теплиц-бай».