Н. Пинегин - В ледяных просторах

За островом открытая вода кончалась. С наблюдательной бочки на мачте виднелся один лед без конца. Только самый берег Новой Земли окаймлялся узкой полоской. Куда идти? По этому каналу на север или же на запад, огибая льды?

Большинство плававших к Земле Франца-Иосифа не рекомедуют путь вблизи Новой Земли: все они находили более проходимый лед значительно западнее около 45—46-го градуса в. д. — Седов решил попытать — не будет ли в самом деле состояние льдов более благоприятным на западе. Вот что занесено в мой дневник, утром 2-го сентября:

«Мы во льдах. Весь вчерашний день шли «о кромку льда» прямо на запад. Ночью эта самая «кромка» стала очень круто и неприятно заворачивать на юг. Седов вошел в лед, чтоб «не попасть в Архангельск». Повернули на север. До сегодняшнего утра двигались знатно. Лед «парусный», легко проходимый. Паруса не роняем и режем тонкие пластины фиордового льда, как корку зрелого арбуза.

Рассвет застал нас далеко от чистого моря.

Утром уже во льдах прошли полосу воды прекрасного синего цвета. Такие же струи встречались нам несколько раз у Новой Земли — они так не походят на обыкновенную мутно-зеленую окраску здешнего моря. Имеем полное основание думать, что эти густо-синие воды — струи дальних ветвей Гольфстрима, хотя их местонахождение совершенно не согласуется с картой течений, изданной по работам Мурманской научно-промысловой экспедиции. Впрочем, несоответствие объясняется вполне, если вспомнить о первопричине течений: ведь они возникают и поддерживаются давлением господствующих в какой-нибудь области ветров. Бывает, течения отклоняются от обычного русла при сменах воздушных течений. А если даже ствол гнется ветром, то что можно ожидать от этих дальних, слабых ветвей [27].

Вечером. Идем узкими каналами. Если смотреть на лед с мостика, кажется, будто кто-то начеркал чернилами линии по всем направлениям и понаставил клякс на перекрестках. Линии — это каналы, а кляксы чернильной воды-полыньи. Из наблюдательной бочки — белая площадь расширяется, но получает еще больше сходства с исчерканной бумагой.

Вид пути мало утешителен: на севере и востоке одинаково светлое «ледяное небо» [28], а на западе и северо-западе — малые клочки синих пятен — «водяного неба» — отражения далеких полыней и каналов.

Надежды увидеть Землю Франца-Иосифа через несколько дней начинают таять: виды на достижение ее вообще тоже не блестящи. Но падать духом еще рано. Пусть никто не достигал Земли Франца-Иосифа в сентябре, пусть Гайер на «Тегетгофе» [29]вмерз в лед в это же самое время, — пока пред нами разбитый лед, нужно пробиваться до крайности.

Фока извивается ужом, проползая в самые узкие каналы и щели; поворачивается сразу на 180 градусов, бьет, колет и режет — он в своей стихии. Мы «Фокой» восхищаемся — вот настоящее ледяное судно! У него есть свои «маленькие недостатки»: ветхость и солидная течь, но их можно простить, взглянув, как он слушается руля в густом льду. Румпель вертится тогда то в одну, то в другую сторону, не переставая, как веретено хорошей пряхи.

— Право на борт, — несется с вант команда Седова; не успел румпель остановиться — новая команда:

— Лево на борт! Так держать.

— Есть так держать! — Мы делаем невероятную извилину и проходим там, где неминуемо, казалось, застрять. Удары об лед с полного хода для «Фоки» — пустяк.

Целый день шли зигзагами по приблизительному направлению на С.-З. Вечером пришлось остановиться: в сумерках здешней ночи становится уже трудно ориентироваться. Прикрепились к льдине «ледяным якорем» и заночевали.

Золотым «рериховским» освещением согреты сумерки. Контраст горячего неба и лиловых листьев льда на тепло-зеленом море поразителен. Некоторые причудливо изваянные льдины иногда останавливают взгляд и днем, а теперь, в сумерках, глыбы кажутся порождениями больной фантазии, ознобным бредом скульптора. И ничего — кроме льда, неба, моря и воздуха, прозрачного, как роса. Ни чаек, к которым уже успели привыкнуть, ни даже тюленей. Изредка лед приходит в движение, с тихим шуршанием наползают льдины одна на другую, — даже такое движение кажется странным в этом омертвелом море.

3 сентября . В 4 часа утра я поднялся на мостик сменить Павлова. За ночь «Фока» вмерз посреди полыньи во вновь образовавшийся молодой лед. Кругом — ни клочка воды. Нужно было видеть наши вытянутые физиономии! Тронулись в путь, прорезая лед, как на ледоколе. Немного погодя подул ветерок, замерзшие каналы и полыньи стали очищаться, а мы подняли паруса. Паруса — плохие помощники во льдах такого свойства, — двигались мы очень плохо. Лед сильно изменился, характер его совсем не тот. Похоже, что это не лед Баренцева моря, а какой-то иной, вероятнее всего, принесенный из полюсного бассейна. Льдины покрыты сугробами нетаявшего снега, морская волна едва ли касалась их непорочной белизны. Все выглядело достаточно угрожающе. Может быть, нам следовало еще с утра повернуть обратно и попытаться пробиться на север где-нибудь в другом месте, но не хотелось отступать, пока с наблюдательной бочки виднелись каналы. Через несколько часов и эти последние полосы воды стали выклиниваться [30]. Седов поднялся в бочку.

— Тут надо собак запрягать, ехать на санях, а не на пароходе!

Мы повернули на юг.

Когда выяснилась неудача, я прилег отдохнуть после утренней вахты. Сквозь сон услышал необычайное оживление на корабле, потом возбужденные крики: «Медведь, медведь, берите винтовки!»

За время моего сна «Фока» выбрался из тесного льда и пробивался уже широкими каналами между крупных ледяных полей с отдельными высокими торосами. На одном из них и увидали медведя — шагах в 500 от судна. Огромный белый медведь забрался на самую вершину тороса. Покачиваясь и важно поворачивая голову на длинной шее, он старательно тянул ноздрями воздух. Четверо выскочили с винтовками: Седов, Кушаков, штурман и я. Медведь не обнаруживал боязни, мы решили выждать, не стреляя, пока судно не подойдет ближе. Кроме Седова никто еще из державших винтовки не имел дела с медведями, — немудрено, что стрелков трепала жестокая охотничья лихорадка: когда, наконец, кто-то не выдержал, выстрелы посыпались горохом.

Медведь стоял совершенно спокойно. Он только с еще большим недоумением продолжал рассматривать странный предмет, повстречавшийся ему на плавучем льде, и с удивлением поворачивал голову за мимо летевшими пулями.

Выстрела после десятого кто-то, видно, поймал трясущуюся мушку или просто прилетела шальная пуля, — медведь как будто осел. Однако, быстро оправившись, он забрался по торосу еще выше. Спустя минуту, к величайшему нашему торжеству, получив еще пулю, зверь свалился и остался лежать без движения. Разгорячившиеся шпики продолжали стрелять.