Н. Пинегин - В ледяных просторах

— Будет, не стреляйте, он убит, шкуру испортим, — закричал Седов и в одну минуту с веревкой в руках по шторм-трапу спустился на первую попавшуюся льдину. Штурман, бросив винтовку, последовал за Седовым.

Я собрался было кинематографировать всю эту суматоху, но, бросив вслед убегающим взгляд, понял, что кинематографировать, пожалуй, не вполне своевременно и просто: «убитый» медведь удирал. Седов и штурман, убежав с голыми руками, теперь то приближались, то быстро отскакивали от медведя. Казалось, каждую минуту могло случиться нечто меняющее их положение. Во всяком случае уже в тот момент было трудно разобрать, кто за кем охотится.

В магазине моей винтовки оставалась еще пара патронов. Отставив кинематограф и спрыгнув за борт, я побежал, что было мочи, на выручку. Провалившись несколько раз сквозь рыхлый лед, я, мокрый по пояс, догнал наконец безоружных охотников.

Положение их несколько улучшилось, — медведь бросился в воду и плавал в канале. Иногда он, свирепо рыча, направлялся к нашим охотникам, тогда Седов бросал в него конец веревки, и медведь с злым шипением отплывал. Я собирался уже разрядить ружье в его треугольную голову, — Седов закричал мне:

— Снимите его, снимите же этого черта!

Правда, со мной был карманный аппарат, а медведь выглядел так великолепно! Когда, оскалив зубы, он поворачивался к нам и высоко высовывал из воды длинную могучую шею, он казался чудовищным — виденные в зоологических садах были не что иное, как котята пред таким экземпляром.

За время, пока я вынимал аппарат из футляра, снимал и опять прятал, медведь, видимо, пришел к заключению, что тут слишком много народу, и отплыл от нас. Я удосужился взяться за винтовку и выстрелить, когда он уплыл уже шагов на 50. Пуля ударила в шею, но не остановила. Он только тише поплыл. Я выстрелил еще раз, но промахнулся. Но первая пуля, видимо, убила медведя: его движения становились медленнее, он доплыл до небольшой льдины и скрылся за ней. Седов и штурман подбежали к этому месту, но за льдиной зверя не было. Куда он исчез, — нырнул ли под лед и не мог выбраться, или просто потонул, — для нас осталось загадкой.

Увы. Веревка сиротливо волочилась по льду при нашем возвращении, а торопливый снимок медведя оказался смазанным.

4 сентября . Продолжаем идти к югу. Значительно легче, чем на север, впереди уже темное «водяное» небо, крап льда недалек. Опять встретили медведя, и опять результат охоты плачевен. Седов подстрелил медведя, но этого крепкого зверя не так-то легко убить с одного выстрела. Мишка, оставляя красный след, принялся улепетывать. Нам следовало бы несколькими залпами, если не убить, то хоть ранить посильнее. Но один «опытный зверобой» так горячо просил умерить охотничий пыл и говорил с таким жаром: «Подождите, подойдем ближе и, клянусь головой, уложим наверняка!» Совета послушались, хотя до медведя в этот момент было не больше 200 шагов. Может быть, при других обстоятельствах совет оказался бы хорошим, но «Фока» как раз задержался в одном из каналов, — медведь стал быстро отдаляться. Мы пробовали догнать раненого по льду, но, конечно, не могли, как он, в одно мгновение перелезать через высокие торосы, переплывать каналы и полыньи. Скоро мы совсем остановились перед полосой мелко битого льда, в то время, как мишка, смело бросившись в эту кашу, нырнул, через полминуты вылез на плотный лед и заковылял дальше.

Вечером. Около сумерек высвободились из льдов и повернули вдоль их края на восток, пересекая изредка полосы блинчатого льда. К ночи погода прояснилась, побаловала тишиной. Новая Земля открылась, когда сумерки совсем сгущались, показалась тяжелой, сливающейся с небом массой.

Седов, надеясь воспользоваться свободным фарватером, виденным около Новой Земли, хочет пробиться насколько возможно дальше к северу, если бы даже и пришлось отказаться от достижения Земли Франца-Иосифа в эту навигацию. Мы идем к Новой Земле и вдоль нее на север.

Рано утром, едва мы приблизились к Новой Земле, подошли с моря льды. Чтоб не быть прижатыми к берегу, нам пришлось укрыться под островами. Предыдущей ночью, сменившись с вахты в 12 часов, я еще оставался долго на палубе: в начале первого часа загорелось на небе северное сияние — первое виденное нами. Утром проснулся от тишины, сменившей привычный стук машины, скрип такелажа [31]и удары льдин в борта. Мы стояли у о. Берха. Впрочем, скоро загремела якорная цепь, и мы через пролив Пахтусова [32]поплыли. Все — дальше к северу — проливы были чисты.

Мне эти места были уже знакомы, я проходил здесь в 1910 году на крейсере «Бакан» [33], охранявшем промыслы. Но тогда «Бакан» плыл в средине лета. В этот раз весь пейзаж выглядел совершенно другим. Впрочем, хорошо запоминаются в проливе Пахтусова между островами Личутина и Берха своеобразные камни на берегу Берха, похожие на окаменелых гигантов, и ледники Архангельской губы. Посмотрев попристальнее, путешественник всегда заметит и промысловую избушку норвежских промышленников на о. Б. Заячьем.

Оставив позади острова Личутина и Заячий, мы повернули ближе к берегу: всем хотелось посмотреть поближе на ледяные обрывы его, к тому же наш геолог интересовался вопросом, где находится конечная морена ледника [34]и какова глубина моря вблизи ледяной стены.

Какая красота! Ползет вниз по наклонной плоскости волнистый поток льда, могучая ледяная река, вся застывшая и твердая, река — иногда десяток километров шириной и много десятков метров глубиной. Достигнув моря, поток обламывается и обнаруживает стену прозрачного льда, — вверху зеленоватого, ниже — голубого, а в самом низу — прекрасного синего цвета, настолько яркого и чистого, что не может быть красок для передачи его. На поверхности ледника волны; гребни их увенчаны полосами снега. Исток этой реки не виден нам, он где-то на вершинах гор, не то скрытых облаками, не то потопленных этой рекой, — мы видим только обрыв, весь изломанный, исполосованный тысячами трещин и провалов. Пади, овраги, гроты, мосты, арки, колонны и пещеры, увешанные сталактитами, — все изо льда.

Около трех часов плыл «Фока» мимо ледяной стены. В то время как производился промер, мы то удалялись от ледяного берега, то подходили чуть не под самую стену. Тогда она начинала вырастать, быстро поднимаясь к небу. Становилось жутко: так велики оказывались голубые прозрачные скалы, и так мизерен в сравнении с ними «Фока», а склоненные, еле держащиеся колонны льда, казалось, вот-вот рухнут и раздавят в прах проползающий мимо кораблик. Голос лотового матроса раздавался в такие минуты глухо и странно, как в подземелье; особенное, непривычно звенящее эхо повторяло слова; все разговоры на палубе и на мостике как-то сами собой умолкали, словно им здесь не могло быть места. Мы слышали в тишине, как нечто глухо грохочет в глубине стены, изредка звенит что-то звоном лопнувшей тонкой струны, — и все еще больше задерживали дыхание, еще глуше звучал голос, выкрикивающий глубины.