Ж Лонге - Террористы и охранка

Весною 1908 г. Бурцев формально довел до сведения центрального комитета партии с.-р. свое обвинение, основанное на глубоком убеждении и на ряде почти неопровержимых доказательств против Азефа как предателя.

Заявление Бурцева вызвало неописуемое волнение. Настоящая буря ярости и возмущений поднялась в высших кругах партии социалистов-революционеров, когда стала известной эта резкая попытка выступить с обвинением против человека, "который, благодаря своим необыкновенным способностям, огромным услугам, оказанным им партии и революции, поставил себя выше Гершуни и рядом с Желябовым"1.

"Если Азеф - провокатор, так мы все - провокаторы!" - заявляли члены центрального комитета. "Если Азеф - провокатор, то нам пришлось бы всем пустить себе пулю в лоб",- заявляли другие2.

Целый ряд резких нападок посыпался на Бурцева. В "Знамени Труда", центральном органе партии, его "обвиняли в шпиономании и провокаторомании"3. Центральный комитет одновременно постановил допросить всех, кто способствовал распространению "грязных клеветнических слухов", и привлечь их к ответственности.

Вера в Азефа была так велика, так безгранична, что даже прозорливый, непримиримый Гершуни, лежавший, на смертном одре в Швейцарии, чуть ли не потерял сознание от охватившего его глубокого возмущения при вести о том, что на Азефа возводятся подобные обвинения. Придя в себя, он воскликнул, что "как только поправится, он уедет в Петербург и там совместно с Азефом организует покушение против царя, чтоб раз и навсегда положить конец

1 См. заявление Парижской группы партии с.-р. от 25 февраля 1909 г.

2 Цит. по: Революционная Мысль.- 1909.- No 4.- Февр.- С. 11.

3 Там же.

всем этим басням, всем этим бессмысленным слухам".

16 марта левая группа с.-р. вынесла, однако, резолюцию, наделавшую много шуму, "о провокации в партии". Группа подверглась многочисленным нападкам, но она все же мужественно стала на сторону Бурцева. Между этим последним и центральными учреждениями началась открытая борьба.

Согласно инструкциям, данным центральным комитетом, "специальная комиссия по расследованию провокаций" решила в апреле, мае, июне и июле допросить целый ряд лиц и, между прочим, Бурцева.

Бурцев с настойчивостью и жаром отстаивал свое обвинение. Большинство членов комиссии соглашалось, что в партии сидит провокатор, занимающий очень крупное положение, но энергично отвергало, что этот провокатор Азеф.

К концу июля и в начале августа в Лондоне состоялась конференция партии социалистов-революционеров; с глубоким чувством беспокойства и изумления Бурцев узнал, что Азеф принимает участие в ее работах. Его негодование вылилось в резком письме, досланном на имя одного эмигранта, Теплова, который присутствовал на съезде в качестве "почетного гостя"1.

Бурцев бесхитростно, прямо заявил в этом письме, что "глава боевой организации-агент-провокатор". Теплов передал письмо центральному комитету. Однако этот последний не счел нужным ни поднять вопрос об обвинениях Бурцева на самой конференции, ни ознакомить с этими обвинениями совет партии, состоявший из 5 представителей от 13 областных федераций и 5 представителей центрального комитета. По окончании конференции собравшемуся совету был только сделан доклад о работах комиссии, образованной для расследования причин, вызвавших последние неудачи в области террора2.

Но Бурцев не сложил оружия. Он с еще большей резкостью продолжал поддерживать свои обвинения и заявил, что будет преследовать свою цель до конца, то есть до полного обнаружения истины.

Центральный комитет решил покончить со всеми этими "клеветническими обвинениями" и привлечь Бурцева к товарищескому суду3, назначения такого суда потребовал с бесстыдной смелостью сам Азеф.

Но какой характер должен был иметь этот суд? Центральный комитет некоторое время колебался между двумя формами: вначале предполагался третейский суд, назначенный по выбору с обеих сторон, потом предпочтение было отдано суду чести, все три члена которого должны были быть назначены центральным комитетом.

Это решение ЦК стало известно Бурцеву только к концу сентября. Раздраженный бесконечными затруднениями, оговорками, проволочками, он 20 сентября послал центральному комитету корректурный лист заявления, которое он намеревался выпустить только в нескольких экземплярах и в котором он кратко формулировал свои обвинения против Азефа.

Он просил указать ему те изменения, которые ЦК найдет, может быть, нужным сделать в тексте. Он требовал, чтобы документ не был сообщен Азефу. Ему ответили, что его условия неприемлемы4. Одновременно с этим он получил извещение о том, что суд соберется в самом ближайшем будущем.

Центральный комитет был твердо уверен, что на первых же заседаниях невинность Азефа ярко обнаружится в глазах всех и Бурцев будет осужден за клевету.

Но не таково было мнение самого Бурцева. После неимоверных усилий, после всех пережитых волнений, тревог, несмотря на насмешки и издевательства слепых приверженцев Азефа, на недоверие одних и третирование в шпиономании других Бурцев, наконец, добился суда, а следовательно, серьезного расследования дела. Правда, его еще ожидали тяжелая борьба и действительные, не воображаемые опасности, но развязка была близка...

Чтобы дать себе явный отчет о реальных опасностях, которые грозили тогда Бурцеву, нужно вспомнить, что в среде приверженцев Азефа и ЦК о нем открыто говорили как о человеке, находящемся "в сношениях с департаментом полиции", который пользовался им как ору

1 Теплов был старым другом Бурцева. Он был замешан под именем Львова в пресловутом деле с бомбами, организованном в 1890 г. в Париже провокатором Ландезеном-Гартингом.

2 Комиссия эта, поскольку мы знаем, не добилась никаких существенных результатов, и ее деятельность оказалась почти бесплодной.

3 Центральный комитет нам заявил, что Бурцев сообщил третейскому суду некоторые документы и улики, о которых ЦК раньше ничего не знал. С другой стороны; Бурцев, опрошенный нами, ответил, что все материалы, которые им не были представлены в распоряжение ЦК, дошли до него самого гораздо позже.

4 Эти подробности были нам сообщены самим В. Л. Бурцевым. Если верить "Революционной мысли", центральный комитет ответил ему: Азеф н ЦК - это одно и то же.

дием, допуская, однако ж, что он мог также быть сам жертвой полицейской интриги... Нападки на него переходили иногда в прямые угрозы террористической расправы...

Глава II. ЕВНО АЗЕФ

Вскрыть психологическую сущность такого необыкновенного авантюриста, как Евно Азеф, который в продолжение чуть ли не четверти века сумел с таким искусством носить свою личину, что даже самые близкие друзья его до конца не догадывались, какова была настоящая его личность,- задача нелегкая, почти невозможная. Из заговорщицкого омута, где преступление так чудовищно переплелось с подвигом, на нас всегда будет загадочно выглядывать эта маска двуликого Януса провокации и террора, идола охранников и идола революционеров, перед которым благоговели и преклонялись и те и другие. Тайна той безграничной веры, которую он - воплощение лжи и бездушия - внушал одинаково и вождям партии, и членам правительства, тайна того личного влияния, которое он, лишенный всяких, нравственных устоев, оказывал на людей, стоявших на недосягаемой нравственной высоте и часто Далеко превосходивших его в умственном отношении, не может быть объяснена одними внешними особенностями его полицейско-террористической карьеры. Но к этому вопросу - кто же такой собственно был Азеф? - мы еще неоднократно вернёмся. Большинство партийных деятелей, лично сталкивавшихся с Азефом, сохранили о нём воспоминания как о человеке скрытном, замкнутом, угрюмом и молчаливом. На частных собраниях он лишь изредка, и то неохотно и вскользь, вставлял свое слово; на все вопросы отвечал коротким обрывистым "да" или "нет", точно ему досадно было нарушить свое сосредоточенное молчание, в которое он спешил вновь погрузиться.