Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Августейшая публицистика

Иван ГУ быстро почувствовал опасность, угрожающую полноте царс­кой власти. В 1560 г. все члены кружка были преданы опале. Фор­мальным поводом послужило несогласие Адашева с продолжением бесперспективной Ливонской войны, но по существу царь не скры­вал, что удалены его прежние советники за покушение на самодержа­вие. В посланиях Андрею Курбскому Грозный формулирует это совер­шенно недвусмысленно: главная вина опальных советников в том, что «восхваляли» и стремились ввести такой порядок, когда «рабы власт­вуют помимо государя».

Будучи блестяще образованным человеком и талантливым писа­телем, Грозный в многочисленных «широковещательных» посланиях выстроил весьма стройное обоснование необходимости неограничен­ной самодержавной власти. Сама природа человека такова, что греш­ные люди неспособны к добру без принуждения, и потому подданным надлежит находиться в полной «государской воле», а где они «государской воли над собой не имеют, тут как пьяные шатаются и никакого добра не мыслят».

Корень зла всякого «народоправства» в том, что «там особо каж­дый о своем печется». Неизбежные при этом смуты и раздоры способ­на прекратить только неограниченная царская власть, но «если царю не повинуются подданные, они никогда не оставят междоусобных браней».

Самодержец руководствуется непосредственно провидением, че­ловеческие советы могут лишь замутить ясность божественного отк­ровения: «Мы же уповаем на милость божию... — писал Грозный, — и от человек учения не требуем».

Посему образцы народоправства, доступные тогда непосредствен­ному наблюдению подданных московского государя, подлежат реши­тельному осмеянию и принижению. Особенно достается от Грозного выбираемым шляхтой польским королям, положение которых хуже «худейших рабов». Не должен быть властитель и «старостой в волос­ти», каков, по мнению Грозного, шведский король, которого извиня­ет только то, что он «мужичий род, а не государской».

Наиболее отчетливо неприятие парламентских ограничений мо­наршей власти Грозный формулирует в письме английской королеве Елизавете, отказавшей ему в прямом ответе на запрос, поскольку ответ зависел от решения парламента: «Мы надеялись, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства... Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как простая девица».

Ни бояре, ни торговые мужики царю не указ. Более того, не долж­на ограничивать его власти и церковь. Грозный подбирает из Священ­ного Писания множество выразительных примеров для доказатель­ства пагубности церковного вмешательства в дела светской власти.

История Руси весьма вольно трактуется царем, дабы доказать, что «наши великие государи, от Августа кесаря обладающего всею вселен­ною, и брата его Пруса и даже до великого государя Рюрика и от Рю­рика до нынешнего государя... все государи самодержцы, и никто же им не может указу учинить и вольны добрых жаловать, а лихих каз­нить». Тогдашние «интеллигенты» — московские книжники, сочинив­шие в 20-е гг. XVI столетия «Сказание о князьях владимирских», от­куда позаимствовал Грозный эту мифическую родословную, пеклись прежде всего о вящей славе и величии родной державы. Оказалось — от державности всего шаг до самодержавия.

Дело оставалось за малым. Царю, взыскующему «самодержьства», недоставало реальных рычагов власти. Обычаи и новые уста­новления эпохи адашевских реформ препятствовали воплощению идеала. Но вскоре способ нашелся.

Опричный погром

Указ об опричнине был издан на следующий день после возвращения царя в Москву из Александровской слободы — 3 февраля 1565 г. Со­держание не дошедшего до нас указа в передаче летописи сводилось к двум основным пунктам. Во-первых, царь получал возможность сформировать «особный двор» с особыми боярами, дворецкими, каз­начеями, дьяками, всякими приказными и дворовыми людьми, с це­лым придворным штатом. Из служилых людей он отобрал в опрични­ну тысячу человек, которым в столице были отведены отдельные ули­цы (Пречистенка, Арбат и левая по ходу от Кремля сторона Никитской) с несколькими слободами до Новодевичьего монастыря.

Начался «перебор людишек» — не зачисленные на опричную службу прежние обыватели этих улиц и слобод были выселены из своих домов в другие части посада. Для содержания этого двора, «на свой обиход» царь отобрал в опричнину около 20 городов с уездами и несколько от­дельных волостей, в которых земли розданы были опричникам, а прежние землевладельцы выведены были из своих вотчин и поместий и получили земли в неопричных уездах. Опричная область не состав­ляла сплошной территории, в нее вошли волости, расположенные на разных концах Московского государства, и даже отдельные части го­родов (как, например, позже была взята в опричнину Торговая сто­рона Новгорода). Остальная страна получила наименование земщи­ны. Все центральные учреждения, оставшиеся в земщине, приказы, должны были действовать по-прежнему, «управу чинить по старине», под руководством земской Боярской думы, которая должна была о важнейших делах докладывать государю.

Второй пункт указа вводил в стране новый правовой режим: за царем признавалось полное право по произволу казнить и миловать «лиходеев» и «изменников» («и в тех ведает бог да он, государь, и в животе и в казни его государьская воля...»). Таким образом высшая власть получала право бессудной казни. До тех пор обычай не позво­лял великому князю лишать кого-либо чести, жизни или имущества, «не осудя праведным судом с бояры своими». В силу этого пункта уже в ближайшие недели были казнены и отправлены в ссылку несколько видных бояр.

Во всей истории России нет эпизода (кроме, может быть, петровс­ких реформ или ленинской революции), который вызывал бы между историками столько ожесточенных споров, как опричнина. Историки XIX в., начиная с основателя отечественной исторической науки Ни­колая Михайловича Карамзина, видели в ней лишь «бессмысленную тиранию», следствие «ужасной перемены в душе царя» после смерти любимой жены Анастасии. В.О. Ключевский говорил о введении оп­ричнины: «Если все это не простое сумасбродство, то очень похоже на политический маскарад, где всем государственным силам нарочно да­ны несвойственные им роли и поддельные физиономии», а сама оп­ричнина имела характер орудия, направленного исключительно «про­тив лиц, а не против порядка» и в этом качестве не имела «политичес­кого смысла». В конце века С.Ф. Платонов попытался найти в опричной политике социальный смысл: он выдвинул гипотезу, будто бы опричнина была орудием борьбы центральной власти с «потомка­ми владетельных князей» и «подвергла систематической ломке вот­чинное землевладение служилых княжат вообще, на всем его прост­ранстве», а целью Грозного было «ослабление родовой аристократии». Гипотеза Платонова была без доказательств принята советской исто­рической литературой в качестве полновесной теории. Бодрое и едино­душное это усвоение произошло по вненаучным причинам. Понимание опричнины как механизма смены старого боярства новым дворян­ством в качестве опоры власти позволяло представить террористичес­кий режим опричнины достигающим исторически «прогрессивных» целей, ибо в такой смене и заключался, с точки зрения марксистов, прогресс. С.В. Бахрушин, например, писал в 1947 г., что «опрични­на, несмотря на ряд темных сторон, достигла больших и положитель­ных результатов в деле государствешюй централизации. Опричнина была, несомненно, прогрессивным явлением, поскольку она помогла ликвидировать остатки феодальной раздробленности и расчистила путь к созданию в будущем абсолютистского государства, которое в данных исторических условиях было необходимо для развития эконо­мической и политической мощи русского народа». А куда же было де­ваться Сергею Бахрушину (бывшему члену кадетской партии, о чем ему напоминали на экзаменах советские студенты), если сам «кори­фей всех наук» Иосиф Сталин даже однажды побранил Сергея Эйзен­штейна за то, что в его «Иване Грозном» «прогрессивное войско оп­ричников изображено как банда разбойников и мародеров», добавив, что единственная ошибка Ивана Грозного состояла в том, что он «не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных се­мейств, не довел до конца борьбу с феодалами».