Юрий Ненахов - Войны и кампании Фридриха Великого

Больше всех был поражен Флери. Старый политик не мог перенести мысли, что Фридрих, ученик в государственной науке, которого он хотел употребить как орудие для своих целей, перехитрил его. Он не верил глазам своим и несколько раз принимался перечитывать рескрипт прусского короля, почти не скрывая своей растерянности. Он писал Фридриху: «Я питал столь безграничное доверие к неоднократно повторявшимся обещаниям Вашего величества не предпринимать ничего иначе, как по соглашению с нами, и мы, со своей стороны, так верно соблюдали заключенный трактат, что не могу выразить изумления, с которым я узнал о неожиданной перемене в Вашем образе действий… Я слишком хорошо знаю прямой и благородный образ мыслей Вашего величества и не могу допустить малейшего подозрения, что Вы хотите нас оставить!»

Фридрих изложил кардиналу Флери необходимость такой меры и все причины, которые побудили его к решительному шагу; ответ был ясным и бесцеремонным: «Справедливо ли укорять меня за то, что я не намерен еще двадцать раз драться за французов? Это было бы работой Пенелопы, ибо маршал Брольи поставил себе правилом разрушать то, что созидали другие. Следует ли сердиться на меня за то, что для собственной безопасности я заключил мир и постарался высвободиться из союза?»

Кардинал на это возразил, что пишет ответ свой слезами и, скрипя зубами, заключил письмо так: «Ваше величество делаетесь теперь судьей целой Европы: это самая блистательная роль, какую Вы могли принять на себя».

В беседе с Иорданом Фридрих заявил, что «этот шаг стоил ему большой борьбы с самим собой». «Но что делать, — прибавил он, — где между необходимостью обмануть или быть обманутым нет середины, там для монарха только один выбор».

Несмотря на заключение мира, Мария Терезия была в совершенном отчаянии; она говорила, что «у нее из венца вынули драгоценнейший камень», и «если верить лорду Робинсону, то добрая королева плакала каждый раз, когда встречала силезца; но, к несчастью, почтенный джентльмен любил иногда приукрасить речь свою невинной риторической фигурой».

Итак, в боевых действиях наступил перерыв. Поскольку прусская армия была сильно расстроена войной, Фридрих, воспользовавшись передышкой, прежде всего занялся приведением ее в порядок, пополнением и укомплектованием своих полков. Прошедшие кампании дали ему большой полководческий опыт и открыли множество недостатков в армии, которые следовало спешно исправить. В то же время Фридрих увидел ряд преимуществ своих войск перед армией Габсбургов — эти преимущества надлежало всемерно развивать. В одном из своих стихотворений он заметил: «Чтобы государство не теряло своей славы, и на лоне мира должно заниматься военной наукой».

Эту «пиитическую» мысль король старался оправдать и на деле. Дурное устройство кавалерии было им вполне испытано в Силезскую войну. В этом роде войск Австрия имела над ним значительный перевес: венгерские гусары и вообще все иррегулярные конные формирования габсбургской армии тогда почитались образцовыми. Во время кампаний 1740–1742 годов Фридрих по достоинству оценил эти преимущества противника.

Итак, первой его заботой стала реорганизация прусской кавалерии (оставленной его отцом безо всякого внимания) по австрийскому образцу. Он утроил ее численность против прежней, устраивал непрерывные маневры и, с помощью Винтерфельда и особенно Иоганна Цитена, скоро довел свою конницу, особенно гусар, до высокой степени совершенства.

Как пишет Кони, «эти воинские заботы Фридриха… занимали его так сильно не потому, что он увлекся своими успехами и пристрастился к войне, но потому, что кусок, вырванный им из лап австрийского орла, был слишком лаком и должен был возбудить зависть в других державах. Он предвидел, что последствия Силезской войны поведут за собой еще новые брани и торопился быть готовым на всякий случай, чтоб лицом встретить каждого нового неприятеля».

Он устраивал своим войскам частые смотры, муштровал их, придумывал разные изменения в обмундировании и в тактических приемах, приучал их к быстрым и неожиданным маневрам. Постепенно из своей армии, еще недавно довольно типичной для Европы середины века, он сделал послушную, органичную машину, страшную для врагов.

Второй заботой короля стало укрепление Силезии, которая длинной полосой протянулась вдоль границ его врагов — Саксонии и Австрии. Количество крепостей было увеличено, многие города обнесены новыми стенами, старые укрепления исправлены и расширены.

На возвышенности в окрестностях Нейсе, в том самом месте, где Фридрих сам навел первую пушку на крепость, он основал новый форт. 30 марта 1743 года он лично присутствовал при закладке и своей рукой положил первые камни, соблюдая при этом масонские обряды, так что церемония закладки стала как бы собранием Королевской ложи «вольных каменщиков» Пруссии и Силезии, в которой Фридрих занимал степень гроссмейстера. Все постройки силезских укреплений производились под руководством инженер-генерал-майора фон Вальраве.

Впоследствии он был осужден за огромные растраты и казнокрадство. Умер в 1773 году в заключении в одном из магдебургских казематов, который сам и построил. Все свое огромное состояние он завещал королю, который, правда, приказал раздать его бедным офицерам. На вопрос магдебургского губернатора, где король прикажет похоронить Вальраве, Фридрих ответил: «Хорони его, где хочешь, только не в крепости: я не верю этому плуту даже после смерти».

Пограничный город Глац был превращен в одну из сильнейших крепостей Силезии; особое внимание Фридрих обратил на укрепление города Козеля, расположенного близ австрийской границы: он стал одним из главных пунктов пограничной линии. Магистрату и жителям Бреслау были оставлены все его старинные привилегии, а сам город получил статус третьей прусской столицы (после Берлина и Кенигсберга). Все изгнанные австрийским правительством за религиозные убеждения получили право вернуться в Силезию, а для дряхлых и увечных солдат были заведены инвалидные дома.

Поразительная разносторонность увлечений Фридриха и довольно противоестественная тяга к смешиванию «ратного и духовного» нашли отражение в его письме к Вольтеру, написанному в этот период:

«Во-первых, я увеличил силу государства пятнадцатью батальонами пехоты, пятью эскадронами гусар и одним эскадроном лейб-гвардии и положил основание нашей новой академии. Вольфа, Маунерцня, Вокансона и Альгаротти я уже приобрел; от Гравесанда и Эйлера жду ответа. Я учредил новый Департамент мануфактур и торговли и теперь зазываю на службу живописцев и ваятелей. Но всего труднее для меня основать во всех провинциях новые хлебные магазины, которые могли бы снабдить все государство хлебом на полтора года».