Юрий Ненахов - Войны и кампании Фридриха Великого

Для выполнения своих планов Фридрих прямо обратился к Георгу II, обещая охранять его германские владения и даже защищать их от нападения других держав, если Англия прервет свои переговоры с Россией касательно вспомогательного корпуса. Георг охотно согласился на это предложение — и земли его были в безопасности, и британские гинеи оставались дома. Фридрих тоже колебался недолго и, не дожидаясь истечения союзного соглашения с Францией, пошел на подписание Уайтхоллского договора. Итак, 27 января 1756 года между Англией и Пруссией был составлен союз во дворце Уайтхолл. По этому договору, получившему название Уайтхоллского, или Вестминстерского, каждая их сторон провозглашала мир и дружбу и обязывалась объединить свои силы для отпора вторжения в Германию «какой-либо иностранной державы». Англия со своей крошечной армией, составленной преимущественно из ганноверских и немецких наемников, не могла, конечно, оказать пруссакам сколько-нибудь действенной военной помощи, поэтому Георг предоставил Фридриху денежные субсидии (впрочем, крайне ему необходимые для ведения войны). На первых порах англичане выделили Берлину 20 тысяч фунтов с гарантией оказывать эту помощь и впредь.

Посредством влияния Англии на петербургский кабинет Фридрих надеялся склонить и Россию на свою сторону. Как я уже говорил раньше, еще в 1747 году Англия с подачи Бестужева связала Россию так называемой «субсидной конвенцией», по которой русское правительство обязалось за соответствующую денежную субсидию выставить корпус для защиты владений английского дома в Ганновере. В 1755 году англо-русская «субсидная конвенция» была возобновлена, причем на более широких началах. Поэтому и англичане, и Фридрих надеялись, что Россия будет вынуждена примкнуть к подписанному в Вестминстере соглашению. Но этот расчет не оправдался: ненависть императрицы и Бестужева превозмогли и золото, и красноречие англичан.

Известие о Вестминстерском союзе произвело сильное волнение в кабинетах. Договор сыграл важнейшую роль в дипломатической подготовке Семилетней войны. Он послужил толчком к сближению Франции с Австрией и Россией и определил окончательную расстановку сил в предстоящих сражениях.

Однако, говоря об объективных военно-политических процессах, происходящих в это время в Европе, не следует забывать еще об одном аспекте тогдашней политики — дворцово-придворном. В эпоху абсолютизма, когда интриги фаворитов и царедворцев могли оказать решающее влияние на политику любого монарха, значение этого фактора трудно переоценить, как бы не было похоже изложение этих событий на светский роман в духе Дюма или Дрюона.

Целые поколения европейских дипломатов и военных выросли на традициях многовековой борьбы Бурбонов и Габсбургов в Европе. Из памяти жившего в 50-е годы поколения еще не успела изгладиться порожденная этой неизбывной враждой война за Австрийское наследство. И лишь самые прозорливые политики сумели заметить, что война эта внесла коренные изменения в расстановку сил в Европе.

Сдвиги эти состояли в неуклонном ослаблении обеих основных враждующих сторон — Австрии и Франции при неуклонном росте могущества Пруссии. Аахенский мир 1748 года зафиксировал фактическое поражение Австрии, которая отдала своим противникам часть издревле принадлежавших Габсбургам земель и, главное, уступила Пруссии Силезию. Я говорю об этом так подробно потому, что считаю необходимым показать истоки кровной вражды австрийцев к пруссакам и опровергнуть тезис об их так называемом «пособничестве» Фридриху в Семилетнюю войну.

Насильственно отторгнутая у Австрии, Силезия являлась одной из наиболее важных для империи и промышленно развитых провинций. К слову, за истекшее после Дрезденского (и Аахенского) мира десятилетие население Прусского королевства почти удвоилось, адекватно увеличилась армия. Таким образом, к середине столетия прусская военная машина была полностью готова к бою, в то время как австрийцы с трудом восстанавливали свои силы после восьмилетней войны на нескольких фронтах. Венские политики уже в конце 40-х годов стали понимать, что их истинным противником становится не Франция Бурбонов, а Пруссия Гогенцоллернов, и что именно честолюбивый и агрессивный король Фридрих, а не инертный и всецело находящийся под властью фавориток Людовик, представляет наибольшую угрозу для владений Габсбургов (если не во Фландрии и Италии, то в их цитадели — Германии). Понимание этого факта и стало вектором того сближения, которое увенчалось Версальским союзным договором 1756 года.

Инициатором этого странного сближения стал уже неоднократно упоминавшийся канцлер Марии Терезии фон Кауниц-Ридберг, который с большим трудом сумел преодолеть взаимный антагонизм как своей династии, так и Франции [34] Кауниц Антон Венцель Доминик фон, граф Ридберг (1711–1794) — государственный канцлер Австрии в 1753–1792 годах. Был примечательной личностью. Известно, например, что этот выдающийся политик и дипломат до странности дорожил своим здоровьем: он не употреблял в пищу ничего, кроме вареной курицы с рисом, и не пил ничего, кроме своей любимой минеральной воды. Если Кауницу случалось участвовать в трапезе где-нибудь вне его дома, канцлера всегда сопровождал личный повар с запасом его любимого блюда и минеральной водой, которой он полоскал рот после каждого съеденного куска еды. Даже свой многочисленный гардероб Кауниц отправлял стирать исключительно в Париж, полагая, что лишь там его могут привести в должное состояние. Кауниц не терпел любого упоминания о смерти: если кто-либо из известных ему людей умирал, канцлеру полагалось докладывать, что «такой-то уехал» или «такой-то отложил перо». Впрочем, несмотря на все эти причуды, князь по праву заслужил лавры одного из крупнейших политических деятелей Европы середины XVIII столетия. . Последняя была, видимо, недовольна заключением договора в Лондоне и называла поступок Фридриха изменой, а Мария Терезия стала изыскивать средства, чтобы сблизиться с Людовиком Французским. Поскольку в это время надежды Версаля на союз с прусским королем в войне против Англии рухнули, то опасения остаться вообще без союзников повлияли на решение заключить союзный договор с Австрией.

При этом следует иметь в виду, что инициатива этого противоестественного сближения целиком принадлежала Австрии. Хотя Людовик XV и его министр аббат Берни тревожились по поводу усиления Пруссии, решительных шагов по заключению союза со своими исконными врагами — Габсбургами — делать они не хотели. Первое предложение Кауница о союзе было отвергнуто Версалем из-за прогноза, что в случае возникновения новой войны в Германии, Франция (как и в 1741–1748 годах) вновь станет союзницей Пруссии. Французское правительство предпочитало союзу с Австрией союз с Пруссией, но последняя уже сама не стремилась к этому. Все переговоры с Францией Марии Терезии (с подачи Кауница) пришлось вести через всесильную фаворитку Людовика. Австрийская императрица-королева унизила свою гордость до того, что неоднократно писала маркизе Помпадур [35] Пуассон Жанна Антуанетта, маркиза де Помпадур (1721–1764) — наиболее всесильная из фавориток короля Людовика XV, фактически правившая Францией в период Семилетней войны. , льстила ее самолюбию, называла ее в письмах «сестрой», «милой кузиной» и т. п. Вследствие этого, когда Мария Терезия коснулась настоящей цели своего сближения, г-жа Помпадур изъявила полную готовность исполнить желание императрицы, тем более, что сама почитала себя обиженной Фридрихом, о чем свидетельствуют два исторических анекдота.