Иван Ладынин - История Древнего Востока

Однако по существу реконструкция архаического мышления Леви-Стросом в основном совпадает с реконструкцией его Леви-Брюлем, и расхождения между ними касаются главным образом понимания самой категории логического. Оба исходят из того, что мы, современные люди, проверяем наши ощущения логическим анализом и опытом, а человек архаики априори доверялся эмоционально-ассоциативному импульсу, напрямую переводя его в итоговое суждение без всякой поверки разумом. К примеру, вредоносная магия объясняется так: раз изображение врага, как ему и положено, напоминает человеку самого врага (т. е. ассоциируется с ним), то человек автоматически ощущает их как нечто тождественное, автоматически , без всяких колебаний, осмысления и анализа доверяется этому ощущению и потому априори принимает за самоочевидность, что изображение врага органически связано с самим врагом, что это, по сути, две части одного физического объекта (как бы «разорванного» в пространстве). Но тогда манипуляция с изображением врага может нанести непосредственный ущерб самому врагу (ведь это части одного объекта, и удар по одной из них должен в принципе отозваться на другой!); разработкой таких манипуляций и занимается вредоносная магия. При этом в рамках рассматриваемой концепции считается, что все изложенное для описываемого человека было не умозаключением (которое он мог бы мысленно взвешивать, обдумывать и проверять), а самоочевидностью, в которой просто не могло возникать сомнений, точно так же, как, например, для нас самих реальность мира является плодом самоочевидности, а не умозаключений. Таким образом, человеку архаики приписывается априорная вера в то, что если некие объекты или начала оказываются взаимосвязаны в нашем эмоционально-ассоциативном восприятии (как изображение врага и сам враг), то это автоматически означает их прямую физическую взаимосвязь в реальном мире; на такой основе человек архаики и строил якобы свои суждения о мире [2].

Согласно этой же концепции, у архаического человека групповое самосознание доминировало над индивидуальным, которое делало лишь первые шаги. Наличие общины, к которой человек на Древнем Востоке был накрепко привязан и которая гарантировала своему члену стабильное и устойчивое существование, ставило коллектив над индивидом и его следствием было растворение личности в групповых структурах социума. Эта объективная потребность в коллективных формах труда и жизни на принципах взаимопомощи приводила к подчинению частных интересов коллективным, общинным. Интересы социальной группы выступали для архаического человека более значимой ценностью, чем личностное начало. Однако личные цели и желания при этом не исчезали, а сохраняли свое значение и играли заметную роль в формировании ценностных ориентиров. Мировоззрения Древнего Востока представляли собой синтез личных и общественных ценностей.

Другой важной отличительной особенностью древневосточного человека, согласно излагаемой концепции, было наличие мифологического мышления, которое характеризуется дорациональным восприятием действительности. Мифологическое мышление – это мышление на чувственном уровне, которое привело к созданию мифов, объясняющих происхождение космоса и его проявления, а также появление самого человека и его место в мире.

Однако обобщить отдельные мифологические сюжеты до единой непротиворечивой картины мира архаическому человеку было довольно сложно. Особенности его мышления были связаны с трудностями выражения абстрактных понятий. Обобщенные заключения в мифологическом повествовании создавались через чувственно-наглядные сопоставления. Это вело к попытке выразить более сложные явления посредством метафоры. В мифологическом повествовании повседневные бытовые предметы и явления рассматриваются как проявления, знаки или объекты приложения сакральных, «сверхъестественных» сил. Это, в свою очередь, обусловливало одну отличительную черту духовной культуры архаического человека: в его сознании не было четкой границы между материальным и духовным, вещественным и эмоционально-чувственным. Вокруг него реально существовал не только мир людей и предметов, который он видел сиюминутно, но и все то, что волновало и воспринималось через эмоции и ощущения: воспоминания, сны, видения. В мышлении человека ранних обществ не было грани между объективным и субъективным, материальным и чувственным.

Мифологическое мышление, которое через миф и обряд вело человека к истокам мироздания, порождало циклическое восприятие времени . В такой культуре движение вперед означало возвращение в далекое прошлое – к системе ценностей предков. Восприятие прошлого как идеального образца, которому необходимо подражать и к которому стремились вернуться, формировало традиционную культуру Востока. Это была культура, ориентированная на уже созданные и апробированные на протяжении жизни многих поколений и поэтому не подлежащие изменениям духовные ценности. В этой ситуации мифологическое сознание формировало у древнего человека целый мир абсолютных истин. Миф и выраженные в нем завещанные далекими предками ценности давали человеку единственные и окончательные ответы на все кардинальные вопросы бытия. Благодаря мифологическому мышлению духовное пространство общественного сознания оказывалось единым и нерасчлененным.

Ключевым при описании подобного мышления становится слово «вера» (подразумевается безосновательная и не нуждающаяся в обоснованиях вера, когда непосредственное ощущение автоматически переводится в суждение, рассматривающееся как безусловно истинное, без анализа, сомнений и допущения возможной ошибки). При этом никто не отрицает, что в сфере прикладных повседневных навыков (например, при производстве орудий труда) люди архаики сплошь и рядом оперировали обычным рациональным мышлением, логически интерпретируя опыт. Однако их базовые суждения о мире – о космосе, душах, богах и обрядах, как обычно считают, вырабатывались путем мифологического мышления, т. е. опирались на акты безусловной иррациональной веры и не подлежали сомнению (в противоположность суждениям «научного» мышления, которые опираются на очевидный опыт и доказательства и считаются лишь относительно истинными: всегда допускается, что в них содержится доля погрешности или ошибки, даже если такая возможность не принималась во внимание на практике).

Такова в общих чертах концепция мифологического мышления. Однако, несмотря на распространенность подобных взглядов, с ними трудно согласиться уже по той причине, что человек древности вынужденно наделяется двумя плохо совместимыми типами мышления, при этом не объясняется, почему в одних сферах своей жизни он руководствовался одним из них, а в других – по существу противоположным. Кроме того, общеизвестно, что древности в течение тысячелетий было принципиально чуждо само понятие о догмах (абсолютных истинах) и понятие о вере как пути безусловного их принятия. «Много дней пройдет, и любое пророчество потеряет силу», – говорит древнееврейская языческая пословица, прямо выражая тот принцип, что ни одно суждение не может быть признанным свободным от ошибки, т. е. что абсолютно истинных суждений, принимаемых путем тотальной веры, быть не может [3]. Именно поэтому так называемые религиозные концепции древности характеризуются крайней текучестью, гибкостью и изменчивостью – никаких догм, ограничивающих и фиксирующих их развитие, не существует. Различные, противоречащие друг другу религиозно-мифологические концепции сосуществовали в пределах одной и той же древней культуры, пользуясь принципиальной взаимной терпимостью: на своей абсолютной правоте не настаивала ни одна из них, и ни одна не объявлялась ересью или ложной верой ни адептами других концепций, ни государством. Иными словами, сторонники всех этих концепций относились друг к другу точно так же, как в современном мире приверженцы конкурирующих друг с другом естественнонаучных теорий, а не так, как приверженцы различных религий.