Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

Рассказчиком был сам Эрнст Юнгер, а братом Одо его младший брат Фридрих Георг, оба они — в унтер-офицерском чине — ревностно сражались на Западном фронте в Первую мировую войну, в той «давней» войне с Британией — ледяным Альбионом, выведенным в романе под названием Альта-Плана, находившаяся напротив Бургундии, то есть Франции. Марина — это Германия, а прибежище отшельников — это что-то вроде ложи Туле: место обитания элиты, оккультистов, наивысшее достижение духа созидателей Новой Германии — протонацистов типа Юнгера, который с самого начала был причастен великой сети власти. Орден Мавританцев — это антипод Туле, братство франкмасонов, порождающее тиранию во всех её формах; отсюда реальная возможность увидеть в коридорах этого ордена националистов разный сброд — большевиков и профессиональных революционеров, — таких людей, как, скажем, Парвус или Требич.

Состояние упадка, в котором оказалась Марина после войны, — это прозрачный намёк на поражённую невиданной коррупцией Веймарскую республику, в течение всего одной ночи Германия превратилась в дом греха, где клятвопреступники смешались с рабами, охотниками и лесными бродягами. Охотники — это социалисты, с которыми Биденгорн, командующий рейхсвером (Гренер, Сект, Шлейхер…), заключил зловещий пакт от имени кланов (высших классов) ради подавления Советских республик. Эти советы, в свою очередь, были инфильтрированы лесными бродягами, то есть коммунистическими агентами, явившимися из лесов — кровавых лесов большевистской России — и заполонившими равнины Кампании (Центральной Европы).

Ополчением против этих дьявольских орд стали Беловар с сыном Сомбором и двумя сворами собак: явно подразумевались Гитлер, тучный Геринг, СС и СА, маршировавшие под знаменами, обагрёнными кровью мучеников 9 ноября 1923 года*,

«В воскресенье утром состоялась самая уникальная церемония Третьего рейха — освящение флагов. Перед фюрером ставили «знамя крови», то самоё знамя, которое несли повстанцы, убитые во время подавленного путча 1923 года перед Домом полководцев в Мюнхене… Одной рукой канцлер брал полотнище кровавого флага и полотнища флагов, которые подлежали освящению. Вероятно, фюрер считал, что является проводником каких-то флюидов и через него благословение павших мучеников передавалось на новые символы германской Отчизны. Чисто символическая церемония? Я так не думаю. В душе Гитлера, как и в душе каждого немца, неистребимо живёт идея о своего рода мистичёской трансфигурации, аналогичной той, что подразумевают под благословением воды католическим священником, если даже не евхаристии. Тот, кто не усматривает аналогии между освящением флага и освящением хлеба, тот ничего не понимает в нацизме. Я не знаю, какой была Германия в стародавние времена. Но сегодня это великое, странное государство, более чуждое нам, нежели даже Индия или Китай. Сам флаг подчёркивает это поразительное восточное впечатление…» (Робер Бразильяш. «Les sept couleurs». Paris: Plon, 1939. pp. 123-124)

намёк на ритуал освящения флагов, введённый Гитлером в 1926 году (178).

Сюжет строится вокруг начавшейся экспедиции Бракмарта и принца: это вторжение в Россию — операция «Барбаросса», которую возглавили руководители СС (Бракмарт и его одержимость археологией предков) и юнкеры вермахта, символизируемые немым принцем, молчание которого возвещает трагическое предчувствие неминуемого конца. Юнгер, считавший своим долгом служить в армии*,

* Он действительно вступил в армию во время Второй мировой войны и служил офицером — некоторое время в оккупированном Париже, а йотом короткое время на Восточном фронте.

был, однако, убеждён, что «пастухи» Германии будут пожраны Сталиным — Красной Тряпкой, — которого поддерживал сам сатана, Главный Смотритель. В конце романа большевики опустошают всю Европу, а посвящённые нацисты покидают мраморные скалы и «возвращаются домой», в дубовые рощи своих рыцарственных братьев в Британии. Пораженческое повествование о грядущей битве со Сталиным побудило некоторых нацистских цензоров, включая Геббельса, требовать запрещения книги и наказания автора, но Гитлер, лично вмешавшись в это дело, запретил кому бы то ни было трогать барда. Такая аллегория, написанная к тому же писателем, который искренне полагал себя одним из величайших литераторов двадцатого столетия, своим акцентом на (1) религиозной ненависти к красной империи на Востоке, (2) неизбежности духовной победы над врагом — змеи душат красных собак, и (3) руке, судорожно протянутой в сторону британских братьев по расе, стала поистине тем закодированным посланием, какое фюрер страстно хотел довести до людей, которых он искренне считал своими союзниками, — представителей британской партии мира. Нацисты, чувствуя, что почва, на которой им приходилось делать первые шаги на пути к воине, продолжает колебаться у них под ногами — а эти колебания были результатом непрекращавшейся британской симуляции, — изо всех сил старались укрепить это ускользавшее из рук партнёрство с Британской империей, в каковом они видели единственный залог возможности построить свой ацтекский муравейник на украинских равнинах.

Но даже метафоры Юнгера были бессильны повлиять на решения, принятые задолго до того, как Сталин дошёл до мраморных скал, принятые людьми, которые никогда не были и не будут друзьями немцев.

Польша отказалась вести переговоры с Германией, и последняя 1 сентября 1939 года объявила ей войну. 27 сентября 1939 года пала Варшава. По решению покоривших Польшу варваров страна была разделена пополам, а население стали рассматривать как мятежное — немцы сделали то, что они сделали, а русские использовали свои обычные методы, предварительно расстреляв в затылок 22 тысячи представителей польской интеллигенции — офицеров, интеллектуалов, чиновников, трупы которых зарыли в землю неподалёку от Катыни.

Что же в это время делала благородная Британия, раструбившая на весь мир, что гарантирует независимость «мужественной польской нации»? Ничего. Она бесстрастно наблюдала за происходящим.

Всё повторялось: когда разразилась война, Чемберлен вызвал к себе Черчилля и назначил его первым лордом адмиралтейства — то есть доверил ему тот самый пост, с высоты которого он столь же бесстрастно в 1915 году наблюдал за гибелью «Лузитании» в расчёте на то, что эта трагедия заставит США вступить в войну.

Формально Британия теперь была обязана объявить войну и России, но она, конечно, этого не сделала. Джозеф Кеннеди, американский посол в Лондоне, очарованный хитроумием британской дипломатии, спросил Черчилля — почему. Тот ответил: «Опасность для мира исходит от Германии, а не от России…» (179)