Жан Флори - Идеология меча. Предистория рыцарства

Таким образом, к концу XI в. герцоги Нормандские устанавливают свой мир, наследующий «Божьему», который они использовали, чтобы укрепить свою власть и выступить в роли блюстителей порядка [528] На эту тему см YverJ. Contribution a l'etude du developpement de la competence ducale / /Annales de Normandie, 1958, p 171, Bouard M de Sur les ongines de la Treve de Dieu en Normandie 11 Annales de Normandie, 1959, p 169189 . То же самое и в те же времена происходит во Фландрии. В Каталонии с 1068 г. основания «мира» были внесены в обычаи Барселоны, и П. Боннасье вправе сказать: «Как в это же время в Нормандии, „Божий мир“ становится миром графа» [529] Bonnassie P La Catalogue Op at , p 662 . Ту же тенденцию можно было заметить и в других местах, при определенном запаздывании. Но почти везде principes для противодействия прочей знати опирались на установления «Божьего мира», благодаря которым они представали «источниками правосудия». [530] Cp. Gemcot L. Etudes sur les principautes Lothanngiennes Louvain, 1975, p 52

Тем самым это установление способствовало укреплению власти князей. Нельзя, конечно, утверждать, что в этом и состояла искомая цель, когда в конце X и начале XI вв. несколько епископов и principes закладывали основы «мира». То время почти везде характеризовалась глубочайшим упадком княжеской власти, которой угрожали беспокойные феодалы. Характерно для него и ослабление власти епископов в пользу монахов. Однако было бы несколько рискованным делать из этого вывод, что возник добровольный или сознательный союз князей и епископов, нечто вроде защитного рефлекса класса, почувствовавшего над собой угрозу. Хотя верно, что светские князья и князья церкви обычно происходили из одних и тех же семейств, действовали они отнюдь не заодно. Епископы порой боролись против светских князей, чтобы освободиться от их опеки; последние, также, не колеблясь, вступали с церковными сановниками в словесные или вооруженные стычки.

С другой стороны, моральную и духовную роль епископов также нельзя не принимать в расчет. Эта роль побуждала их обличать, иногда страстно, поведение светских князей, хотя их связывали с последними общие материальные интересы и даже родственные узы. Установления «мира» по самой своей сути были вызваны беспокойством такого рода. Замечая упадок королевской власти – защитницы церквей и pauperes, церковники, епископы, попытались обуздать насилия власть имущих при помощи морали, грозя отлучением тем, кто нарушит их предписания, и иногда требуя присяги в их соблюдении [531] Обычай принимать присягу был распространен не везде. Так, Э. Манью-Нортье Magnou-Nortier E Op cit, p 310, отмечает, что для Лангедока «никогда не упоминается о какой-либо мирной присяге, принимавшейся рыцарями» . Таким образом, роль церкви представляется нам существенной.

Зародившиеся в Аквитании в конце X века установления «мира», какими бы ни были их истоки, были направлены против главных виновников нарушений установленного порядка. К ним редко относятся «магнаты», которые как раз отвечали за это старый порядок и которым даже при необходимости не решились бы предъявить столь тяжелое и масштабное обвинение. Редко имеются в виду и milites: их чаще всего считали простыми исполнителями воли «сильных», и соборы их почти не упоминают. Главные лица, против кого направлены решения, в текстах называются nobiles, principes, principes majores и minores, principes militiae, как исключение – milites privati. Поэтому нам кажется, что установления «мира», во всяком случае, вначале, имели характер антисеньориальный, но не антиаристократический; возможно, они и родились в народе, но распространяла и объявляла их церковь, которая с целью утвердить их гораздо чаще прибегала к духовному оружию – к силе народа, хотя бывало и такое. Эффективности этого духовного оружия (интердикта – против вельмож, управляющих более или менее обширной территорией; личного отлучения – против сеньоров меньшего ранга, не следующих примеру высших) хватало не всегда, и тогда гражданские власти добавляли к ним уголовные наказания, за вынесение которых брали ответственность на себя, когда обладали реальной властью (в частности, во второй половине XI в.), оборачивая тем самым идеологию установлений «мира» в свою пользу.

Итак, можно говорить о настоящих соглашениях между церковными и гражданскими властями. Епископы указывают графам на виновников беспорядков, графы обращаются с последними как светская власть: арестовывают и судят сами. либо передают епископскому суду. Роль «народа» была простым отклонением. Погрешностью. Это движение «присваивает» аристократия. Один связанный с «миром» текст из Турени конца XI в. уточняет, что граф, ведя свои отряды на harones – нарушителей мира, сам при этом мира не нарушает, равно как в случае, когда он намерен арестовать нарушившего долг барона, дабы судить его. [532] Et si (baron) noluent venire et postea сотеь eat cum txercitu super eum non violabit pacem < > Hoc etiam est in pace domini, quod si qms baronum molaverit domini pacem, comes et omnes alii eant super eum si archepiscopus eos submonuent (Е сли он (барон) не пожелал явиться, то граф, отправляясь на него с войском, не нарушает мира < > Божий мир соблюдается также, если граф и прочие по совету архиепископа пойдут на барона, нарушившего мир) «Туренский мир», ок 1096, текст Bonnaud-Delamare R Revue d'Histoire Ecclesiastique, 70, 1975, p 756757

По сути, речь идет об использовании королевской идеологии, которую с XI в. стали относить к князьям: поддержание мира и порядка, защита церквей, бедных, вдов и сирот – о последних тексты «мира» напрочь забыли [533] Запрет похищать крестьянку есть, как мы видели, во многих текстах, вместе с запретом нападать на крестьянина. Кое-какие тексты, очень редкие, добавляют к этому запрет нападать на знатных женщин и на вдов (см прим 54, с 255). Упомянутый выше текст «Туренского мира» содержит вписанное между строк упоминание ofennne вслед за сапоniа, cleria, monachi atque prabiten. Сироты же не фигурируют нигде – во всяком случае, насколько нам известно. ; в начале века Адемар Шабаннский уже возлагал эту функцию на графа Аквитанского. Именно слабость князей побудила церковь взять на себя эту идеологию, которая некогда была общехристианской, а после – только идеологией королей, прежде чем перешла к князьям. Но на сей раз церковь не стала спускать дальше вниз по шкале общественной иерархии этику защиты церквей и inermes, неправильно называемую «рыцарской». Она не обратилась ни к шателенам, ни к milites с просьбой прийти на смену ослабевшей власти. Как раз наоборот, она потребовала от principes militiae и, очень редко, от milites не выступать против мира короля и князя, ставшего миром церкви. Не нападать на церкви, а вовсе не покровительствовать им. Не грабить купцов, клириков, монахов, позже – даже знатных женщин, а вовсе не защищать их. А присягу нападать на нарушителей мира церковь брала с безоружного народа, а не с milites и не с «сеньоров», против которых как раз и призывала бороться. Когда во второй половине XI в., а порой и позже графам удавалось вновь укрепить свою власть, они самым естественным образом брали на вооружение идеологию «Божьего мира» [534] Это произошло в конце XI века в Нормандии, во Фландрии, в Турени, в Каталонии, а значительно позже, в течение XII века, – в Эно и на всей германской территории Ср.Gemcot L Etudes чиг les principautes Lotharingiennes Op cit ,p 52 . Не только его запреты, но и его утверждения, которые были составными частями старинной королевской идеологии. Ни на миг эта идеология во встреченных нами до сих пор текстах «мира» не стала «рыцарской».