Алексис Трубецкой - Крымская война

Весьма низко оценивая военную силу турок в начале кампании, союзники не приняли во внимание, что регулярная армия султана была одной из старейших и опытнейших в Европе. Пусть и не самая эффективная по западноевропейским меркам, она без сомнения оставалась одной из крупнейших — ее численность достигала 300 000 человек, причем половина этого количества постоянно находилась под ружьем, а вторая половина составляла резерв. Две трети постоянной армии располагались в Константинополе, и эти части были хорошо вооружены, обеспечены всем необходимым и обучены иностранными инструкторами. Войска, расквартированные вне Константинополя, по словам Сент-Арно, представляли не столь отрадное зрелище. Маршал отмечал их «плохое вооружение, плохое обмундирование, нехватку лошадей». Что касается резервной части армии, то там не было ни оружия, ни офицеров; к тому же резервистов, как правило, никто не обучал.

В случае военного конфликта султан мог также рассчитывать на добровольную поддержку правителей подчиненных ему земель. Однако эта помощь носила случайный характер и была малоэффективной. Так, например, когда в Галлиполи прибыл первый египетский контингент, выяснилось, что в его составе нет ни одного регулярного подразделения. Аббас-паша просто рекрутировал пожилых ветеранов из числа гражданского населения, принимая во внимание только факт прежней военной службы, хотя многие из призванных оставили армию более десяти лет назад, а кое-кто был ветераном войн с греками, которые боролись за свою независимость в двадцатые годы. Среди рекрутов встречались старики шестидесяти с лишним лет, а людей моложе тридцати не было вовсе. Четырнадцать тысяч таких ветеранов были без всякого предупреждения схвачены в поле, дома, в любом месте, где их находили. Закованных в цепи, их переправили в Александрию, одели в военную форму и посадили на корабли. В таких частях были нередкими случаи дезертирства, и вместе с тем в бою эти люди нередко выказывали крайнюю жестокость. Просто убить врага им казалось недостаточным — они должны были надругаться над его трупом.

Кроме того, союзники не учли, что верховным главнокомандующим турецкой армии был Омар-паша — умный, прозорливый, деятельный военачальник и к тому же опытный дипломат. Австриец по рождению, Михаэль Латтас (так его звали) в молодости служил в армии Габсбургов. В двадцать два года он дезертировал, бежал из страны и через какое-то время оказался в Константинополе, где стал воспитателем сыновей богатого турецкого купца. Михаэль принял ислам и взял себе турецкое имя. В 1834 году Омар-паша стал инструктором при военном министерстве, а затем адъютантом турецкого генерала. К 1839 году он уже имел чин полковника и с успехом подавлял мятежи, то и дело вспыхивавшие в разных частях империи, «действуя весьма эффективно и проявляя особую безжалостность по отношению к христианам», как отмечает профессор Гуч. Со временем Омар-паша женился на богатой наследнице и был назначен губернатором Константинополя. Накануне вторжения русских войск Омар-паша стал генералиссимусом и в его титуловании появилось слово «светлость».

И вот с октября Омар-паша и его «дикие, ненадежные и неумелые» войска сдерживали мощную русскую армию под Силистрией и вдоль побережья Дуная.

Что касается армии русской, то эта устрашающая военная машина, без сомнения, оставалась крупнейшей армией в мире. Вместе с тем она была неповоротлива, неуклюжа, плохо обеспечена и поражена коррупцией. Если представить военную систему России в виде пирамиды, то основанием ее служили солдаты, набираемые из крепостных крестьян, находящихся в частной и государственной собственности, и фабричных рабочих. В десятилетия, предшествовавшие Крымской войне, ежегодно в армию забирали в среднем 80 000 человек, при этом срок службы составлял двадцать пять лет. Избегнуть призыва можно было разными средствами. От службы освобождала определенная классовая принадлежность или заступничество влиятельных лиц. Можно было откупиться или «нанять» добровольца, согласного служить вместо официально назначенного рекрута. В то же время помещики охотно отдавали в армию крестьян, склонных к мятежу, а суды охотно приговаривали к несению военной службы за преступления религиозного характера — «еретиков всякого толка и всяких сект, замеченных в прельщении христиан и неповиновении Церкви». Отдавали на военную службу «иудеев упречного поведения, налогов не платящих», а также бродяг и воров. Не удивительно, что армейская служба рассматривалась в России как своего рода каторга, которая для многих оказывалась пожизненным наказанием. В русской литературе есть немало эпизодов, описывающих прощание обезумевших от горя родителей со своими несчастными сыновьями, покидающими отчий дом. Даже если они когда-нибудь вернутся, какими они будут через много-много лет?

Послушаем трогательный рассказ профессора Дж. Кертисса, автора трудов по российской истории:

В 1855 году один офицер, направлявшийся в тыл с партией раненых, разговорился с солдатом пятидесяти пяти лет, повторно записавшимся на военную службу, потому что он не смог жить обычной жизнью после первого увольнения из армии. Двадцать лет он ничего не знал о своих жене и детях. «Когда становишься солдатом, — говорил этот человек, — тебе сразу становится понятно, что ты вряд ли вернешься домой, а потому ты прощаешься с семьей так, словно уходишь навсегда…» И вот, погоревав какое-то время, он забыл про свою семью. Жена сначала писала ему, как-то раз прислала рубаху, а потом письма стали приходить все реже и наконец прекратились. «С тех пор я и не знаю, жива ли она», — признался он. Теперь солдата уволили из армии по возрасту, и он возвращался к себе в деревню с семью рублями в кармане доживать свои дни в полном одиночестве.

Науку в солдата вбивали в прямом смысле. «Русскому солдату необходима палка, — цитирует одного комментатора профессор Гуч, — ибо слов он не понимает. „Учить“ и „бить“, „бить“ и „учить“ — эти слова были синонимами. Фраза „его надо научить“ означала „его следует выпороть“. Учили кулаками, ножнами, барабанными палочками — всем, что подвернется под руку. Розгами пользовались сравнительно редко».

В 1834 году Николай провел ряд военных реформ. В результате при хорошем поведении солдата срок его службы мог быть сокращен с двадцати пяти до пятнадцати лет. Кроме того, при хорошем поведении в течение десяти лет солдату давали отпуск на срок от 28 до 180 дней. В 1850 году рядовой получал жалованье 2 рубля 85 копеек, а сержант — 4 рубля 5 копеек в год, при том что кожа для пары сапог в то время стоила 80 копеек, а тулуп — 2 рубля 75 копеек. С офицерским жалованьем дело обстояло лучше: лейтенант получал 238 рублей, а полковник — 502 рубля в год.