Николай Толстой - Жертвы Ялты

«Больница 64 Милан, Италия 1 декабря 1945

от Валентина Калкани

Дорогой сэр, господин премьер-министр! Помогите мне, пожалуйста, в моем тяжелом положении. Я нахожусь под вашим правлением, то есть на территории, занятой англичанами в Италии, и лежу сейчас в английском госпитале со сломанной ногой и рукой после аварии на мотоцикле. Помогите мне, пожалуйста, господин премьер-министр, остаться после выздоровления здесь, потому что я русский, но не хочу возвращаться в СССР, так как я не согласен с коммунистической системой и мне больше нравится такая система, как, например, в Англии или Америке. Если окажется возможно найти для меня какой-нибудь уголок — я ведь еще молодой, мне всего только 20 лет от роду, если можно принять меня в ряды вашей армии, я вам буду служить, как отцу родному. Если это невозможно, напишите мне об этом, пожалуйста. Прошу вас, как отца. На этом кончаю, до свидания.

Господину Клементу Эттли, премьер-министру».

Взяв ручку, Браймлоу написал на полях:

«Вернуть в СССР».

На сей раз все решилось очень просто, но бывали и трудности. Например, Госдепартамент воспротивился призыву английского посольства включить в число тех, к кому при репатриации может быть применена сила, всех советских граждан, без различия возраста, пола и биографии. А это означало, что в зонах объединенного союзного контроля в Италии все еще нет согласованной линии. И здесь, и в английской оккупационной зоне Австрии английская политика могла проводиться независимо от американских правил, но в Италии вопрос об единой политике по-прежнему оставался открытым. И дело было не только в том, что старшие американские офицеры, вроде Мак-Крири, не желали сотрудничать с англичанами. Полковник Алекс Вилкинсон, служивший в Штирии (Австрия), писал:

«Наш штаб в Вене поручил мне посетить совещание в Бруке, чтобы обеспечить отправку домой еще одной группы перемещенных лиц… Мне было поручено обеспечить поезда для перевозки перемещенных лиц на родину. Я на все поручения отвечал одинаково: выполню, если эти люди согласны ехать. Тогда мне предложили собрать их и посадить в поезда, независимо от их желаний. На мой вопрос, как это сделать, мне ответили, что один-другой пулемет заставят русских вести себя как следует. «Пока я здесь, этого не будет!» — ответил я. Я принял компромиссное решение: согласился на посадку перемещенных лиц в поезда только при условии, что поезда будут идти в западном, а не в восточном направлении, и добавил, что, как только они выедут за пределы Штирии, я за них больше не отвечаю. Через две недели после этого совещания я был снят с поста и отправлен в Англию — в рапорте это решение объяснялось «недостатком инициативы» у меня… Не думаю, однако, чтобы из Штирии какие-либо перемещенные лица были отосланы «домой», во всяком случае, не во время моего пребывания там…»

Как ни странно, но именно американской директиве Мак-Нарни — Кларка, с ее четкой классификацией репатриантов, суждено было вызвать кровопролитие куда более страшное, чем кемптенский эпизод, заставивший Эйзенхауэра в октябре наложить односторонний запрет на репатриационные операции. С появлением директивы, где говорилось о репатриации только несомненных советских граждан, попадавшие в эту категорию не могли больше рассчитывать ни на какие отсрочки. Американские военные власти в Германии рекомендовали развернуть подготовку к широкомасштабной выдаче перемещенных лиц.

В Дахау, под Мюнхеном, находилось несколько сот власовцев. Из них-то и решили американцы набрать первую группу репатриантов в соответствии с директивой Мак-Нарни — Кларка. Пленные прослышали об этом решении, и когда 17 января их выстроили, чтобы везти на станцию, они наотрез отказались садиться в грузовики. Им стали угрожать оружием. Тогда они начали просить, чтобы их немедленно расстреляли. Сконфуженные охранники вернули их в бараки.

Было ясно, что для проведения операции необходимо массированное применение силы. Через два дня в лагерь прибыло ударное формирование из 500 американцев и поляков. Последовавшие за этим события живо описаны в рапорте, поданном Роберту Мёрфи:

«В рамках соглашения с Советами, 19 января была предпринята попытка отправить со сборного пункта в Дахау 399 бывших русских солдат, взятых в плен в немецкой военной форме. Все эти люди отказались садиться в грузовики и просили, чтобы их пристрелили. В знак протеста они разделись и отказались выходить из бараков. Чтобы выгнать их оттуда, пришлось прибегнуть к слезоточивому газу и применить силу. Выйдя из бараков, они сели на снег, причем некоторые нанесли себе ножевые раны, 9 человек повесились, один закололся, второй вскоре умер от ран, 20 человек все еще находятся в госпитале. Наконец, в поезд с американской охраной и в сопровождении советского офицера связи было посажено 368 человек. 6 человек бежало по дороге. Ряд лиц в группе заявили, что они не русские. После предварительной проверки местными военными властями об этом был уведомлен советский офицер связи, и в результате 11 человек были возвращены советскими представителями как несоветские граждане».

Затем в рапорте рассказывается о страшных страданиях, на которые были обречены эти люди в плену, о том, что у них фактически не было другого выбора, как только надеть немецкую форму. Рапорт заканчивался словами:

«Инцидент этот произвел на всех очевидцев сильное впечатление. Американские офицеры и солдаты, от которых американское правительство потребовало проводить репатриацию этих русских, проявляют сильное недовольство…»

На этом примере видно, как по-разному относились к проблеме репатриации сотрудники английского МИД и Госдепартамента. Мёрфи послал этот рапорт государственному секретарю, приложив к нему возмущенную записку, где, в частности, обращал внимание на то обстоятельство, к которому, судя по всему, совершенно хладнокровно отнесся его британский партнер в Италии, Гарольд Макмиллан: на выдачу советским властям несоветских граждан. Сообщения в прессе об инциденте в Дахау вызвали также протесты многих известных деятелей. Генерал Деникин, армии которого в свое время едва не уничтожили Советскую Республику, послал Эйзенхауэру письмо протеста. Через три недели папа Пий XII выразил резкое осуждение Ялтинского соглашения, которое все еще оставалось секретным, и протест против «принудительной репатриации и отказа в предоставлении убежища».

Но события развивались уже сами по себе, набирая инерционное ускорение. Когда нескольким полкам РОА под командованием генерала Меандрова удалось пересечь американскую линию фронта, они были интернированы в Ландау, в лагере с очень мягким режимом. Однако в сентябре 1945 года их перевели в охраняемый лагерь за колючей проволокой в Платтлинге, под Регенсбургом. В списке репатриантов они были следующими на очереди. После проверки было решено, что из трех тысяч человек, содержащихся в лагере, более половины подлежат насильственной репатриации.