Николай Толстой - Жертвы Ялты

Штрик-Штрикфельдт описывает в своих мемуарах трогательное прощание с генералом Власовым, к которому он относился с любовью и уважением. Власов был внутренне сломлен, но, с горечью говоря об утраченных надеждах, твердо заявил, что иначе поступить не мог. И если его назовут предателем за то, что он искал иностранной помощи для освобождения своей страны, то разве нельзя с тем же основанием назвать предателями Джорджа Вашингтона и Бенджамина Франклина? Власов сказал:

— Но они вышли победителями в борьбе за свободу. Американцы и весь мир чествуют их как героев. Я — проиграл, и меня будут называть предателем, пока в России свобода не восторжествует над советским патриотизмом. Я уже говорил вам, что не верю, чтобы американцы стали помогать нам. Мы придем с пустыми руками. Мы — не фактор силы. Но когда-нибудь американцы, англичане, французы, может быть, и немцы будут горько жалеть, что из неверно понятых собственных интересов и равнодушия задушили надежды русских людей, их стремление к свободе и к общечеловеческим ценностям.

В Нессельванге, на австрийской границе, Малышкин и Штрик-Штрикфельдт встретили войска американской 7-й армии. Когда они объяснили, для чего прибыли, им завязали глаза и привезли в джипах в штаб командующего армией генерала Пэтча. Как и Кеннеди, Пэтч заинтересовался историей РОА и внимательно выслушал длинный, взволнованный рассказ Малышкина (при встрече присутствовал переводчик). Малышкин рассказал о захвате власти большевиками в 1917 году, об ужасах ленинской и сталинской деспотии, о начавшейся в 1941 году борьбе по свержению варварской власти. Конечно, говорил он, Гитлер — ненадежный и неприятный союзник, но ведь у них не было выбора. В 1919 году Белая армия с радостью приняла поддержку англичан и американцев, но они заключили мир с большевиками и уже ничем не могли помочь миллионам русских, боровшихся за свободу и справедливость. Наверное, будь на то их воля — они, русские люди, ни за что не вступили бы в союз с Гитлером, но разве в 1941 году у них была свобода выбора?

Генерал Пэтч, явно захваченный этой страстной речью, внимательно выслушал Малышкина. На его просьбу предоставить убежище всем членам РОА он ответил:

— К сожалению, проблема эта совершенно вне моей компетенции как армейского генерала. Но я обещаю вам тотчас же направить вашу просьбу генералу Эйзенхауэру. Я охотно постараюсь сделать все, что смогу!

На следующий день Пэтч заявил, что примет сдачу русских дивизий. «Значит ли это, господин генерал, что с русскими будут обращаться по правилам, установленным Женевской конвенцией?» — спросил Штрик-Штрикфельдт. На это генерал Пэтч не дал прямого ответа, подчеркнув лишь, что с ними будут обращаться «по действующим для немецких военнопленных правилам». Под конец разговора он неожиданно протянул Малышкину руку и сказал:

— Как генерал американской армии, я сожалею, генерал, что это все, что я могу сказать вам. От себя лично я добавлю, что делать это мне весьма не по душе. Я понимаю вашу точку зрения и хотел бы заверить вас в моем личном глубоком уважении. Но и вы должны меня понять: я солдат.

Поскольку Малышкин и Штрик-Штрикфельдт были парламентерами, им должны были позволить пробраться назад через фронт, но их — умышленно или невольно — задержали на три дня, до 8 мая, когда было объявлено о капитуляции Германии, и они из парламентеров превратились в военнопленных. Между тем не имея ответа от своих посланцев, Власов и его генералы лихорадочно искали выход из тупика. В начале мая штаб Власова находился в деревне Козоеды, к северу от Праги. В эти дни доктор Крёгер впервые заметил, что многие власовцы с недоверием поглядывают на своих немецких коллег. Разумеется, в воздухе носились какие-то недобрые предчувствия, но было неясно, ограничится ли дело просто раздором — что было бы вполне понятно в такой ситуации — или же обернется чем-то посерьезнее.

Примерно 4 мая Власов смог воочию убедиться, как неумолимо расширяется трещина в русско-немецком союзе. Вместе с доктором Крёгеромон поехал в штаб генерала танковых войск Фрица Хота в Рудных горах, чтобы выяснить возможности дальнейшего вооруженного сопротивления (миссия закончилась неудачей). По дороге они проезжали немецкий пост, которым командовал молодой лейтенант. На обратном пути они обнаружили, что на пост напали восставшие русские войска и офицер был убит. Как и Краснов в Маутене, генерал Власов пришел в ужас от этого предательского нападения на солдат страны, которая все еще была их союзником.

Вернувшись к себе, Власов принял генерала Буняченко. Подробности их разговора доктор Крёгер узнал позже, от одного из помощников Буняченко. Буняченко сказал, что спасти их может лишь полный разрыв с гибнущими немцами и что он уже начал переговоры с чешскими националистами. Если власовцы успеют помочь чехам восстановить их государственность, новое чешское правительство может предоставить убежище своим братьям-славянам из РОА. Но Власов решительно отверг все эти доводы, назвав их бесчестными и нереальными. Он сказал, что, несмотря на все ошибки и жестокость нацистской политики, немцы проявили себя верными союзниками и нанести им удар в такой тяжелый момент было бы предательством. К тому же, заметил он, Красная Армия вот-вот войдет в Прагу, так что все эти рассуждения напрасны. Буняченко выслушал командующего, но продолжал твердить, что немцы постоянно вставляли РОА палки в колеса либо использовали русских в собственных целях, что германская политика целиком и полностью основана на оппортунизме и что командиры РОА обязаны любыми средствами спасти своих солдат. Оба генерала расстались очень недовольные друг другом.

5 или 6 мая доктор Крёгер отправился в Прагу на встречу с генерал-губернатором Франком. Через два дня оба — и Крёгер, и Франк — оказались буквально пленниками в Градчанском дворце. Группы Сопротивления вышли на улицы города, объявив о восстановлении чешского государства. Немецкого гарнизона в Праге уже фактически не было, и чехи сумели почти полностью овладеть городом. Впрочем, этот временный успех лишь выявил слабость отважных, но плохо вооруженных повстанцев, которые отступили под натиском отрядов СС, полных решимости драться до последнего. Чешские руководители в панике воззвали к Буняченко. Русский генерал с радостью ухватился за возможность делом доказать разрыв с немцами, а заодно заслужить благодарность чехов, 1-я дивизия РОА стояла всего в нескольких километрах от Праги, на Пльзеньском шоссе. Буняченко отдал приказ двигаться на столицу, одновременно послав приказ генералу Звереву привести с юга 2-ю дивизию. Не ожидая от Зверева подтверждения, 1-я дивизия в количестве 25 тысяч человек двинулась на Прагу. После ожесточенных боев она заняла аэродром, радиостанцию и другие опорные пункты, и к вечеру город перешел в руки чехов и власовцев. По радио попеременно на чешском и русском языках провозглашалось создание панславянского государства, в котором будут жить бок о бок оба народа.