Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы

Опять-таки, пока войска были неплохими, германское наступление выдыхалось достаточно быстро, и противник, нанеся русским большие потери, переходил к оперативной паузе. Но затем, когда в обескровленные ряды вливались малоподготовленные и необстрелянные резервисты, потери возрастали, а темпы наступления врага увеличивались. Неудивительно, что наибольшие потери пленными русская Действующая армия понесла со второй половины июня по середину сентября 1915 года, когда Великое Отступление было уже в разгаре, а воля войск к борьбе была надломлена непрестанными поражениями.

Слабость резервов прекрасно сознавалась в военном ведомстве Российской империи. Например, 24 августа 1915 года управляющий военным министерством ген. А. А. Поливанов сообщал начальнику Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) ген. М. А. Беляеву, что по опыту войны пополнения «…в большинстве случаев совершенно не соответствовали своему назначению ни по полученной ими боевой подготовке, ни… по воспитанию и развитию в них чувства воинского долга». Отсюда и большие сдачи в плен. [44] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2003, оп. 1,д. 1501, л. 300. Иными словами, летом 1915 года в бой бросались неподготовленные резервисты. Эти люди часто не умели стрелять, а одна винтовка выдавалась на двух-трех солдат, так как стрелкового оружия не хватало.

Бесспорно, командиры старались держать безоружную массу в тылах, но в бою бывает всякое, и странно ли, что безоружные люди, еще несколько месяцев назад спокойно пахавшие землю в своих деревнях, сами сдавались в плен? Бессилие безоружного человека перед тяжелыми снарядами неописуемо. Генерал Поливанов отлично понимал, что воспитать и развить «чувство воинского долга» за столь короткий период невозможно, и пишет об этом в ГУГШ лишь для того, чтобы лишний раз обратить внимание Генерального штаба на качество подготовки личного состава в запасных батальонах пехоты, где готовили резервистов.

Сама дата поливановского письма — конец августа — говорит сама за себя. Август стал месяцем наивысших сдач в плен — более двухсот тысяч человек. Но надо помнить, что большая часть их сдалась в двух точках — крепостях Новогеоргиевск и Ковно, где главными виновниками пленения огромных масс солдат и офицеров стали коменданты, генералы Н. П. Бобырь и В. Н. Григорьев, соответственно. Один из плена отдал приказ о капитуляции, а другой просто-напросто бежал в тыл. Оба коменданта не предприняли и минимума усилий для увеличения обороноспособности вверенных им крепостей. Чему же тогда гневаться? Кто же кого предал? Командиры — подчиненных или наоборот?

Но и без того люди морально истощались. А. А. Свечин упоминает, что даже некоторые офицеры (и кадровые также) осенью 1915 года психологически устали настолько, что старались элементарно уклониться от боя, чтобы вернуться в строй, как только враг наконец-то остановится. Это не трусость, но вот именно моральный надлом. Предлог мог быть различным: болезнь, отпуск, перевод на другую должность в тыловую структуру. Офицер — это кадровый профессионал, и что тогда говорить о солдатах, у которых не было иных возможностей уклонения, кроме пленения или дезертирства?

В 1915 году подготовленных солдат да и резервов вообще, мгновенно таявших в тяжелых боях, не хватало. Поэтому командование до предела использовало тех людей, что были под рукой. Еще применительно к 1914 году мы отмечали, что перенапряжение людей могло стать причиной сдачи в плен. Люди хотели просто хотя бы небольшой передышки, а командование ее не давало и дать не желало.

Эта проблема в начале 1916 года был осознана на самом высоком уровне. Из письма начальника Штаба Верховного главнокомандующего ген. М. В. Алексеева главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусилову от 3 мая 1916 года: «Горько жалуется… пехота, что якобы у нас хорошо понимают наличие падежа лошадей при непосильной работе, но не дают отчета, что массовые сдачи {в плен} и бегства с полей сражения являются показателем непосильного нервного напряжения людей. С горечью занимается пехота невыгодными для себя сравнениями, указывая, что конницу отводят на отдых при мало-мальском заметном утомлении лошадей, пехоту же оставляют в боевой линии при самых тяжелых нервных потрясениях». [45] Цит. по: Луцкий прорыв. Труды и материалы. М, 1924, с. 200. Констатация факта налицо. Письмо — переписка между двумя наиболее талантливыми русскими полководцами (третий — ген. Н. Н. Юденич, воевал на Кавказском фронте) периода Первой мировой войны.

Оба прошли снизу должностную карьеру, воевали с самого начала войны, отличились в сражениях, раз были повышены в должностях. В начале войны М. В. Алексеев — начальник штаба Юго-Западного фронта, как раз в 1915 году — главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта, сумевший вывести шесть армий из грозившего им в русской Польше «котла»; А. А. Брусилов — командарм-8, чья армия вынесла на себе основную тяжесть Великого Отступления на Юго-Западном фронте. Те люди, что ранее распоряжались в Ставке — предшественник Алексеева, начальник Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевич, организовавший эвакуацию, ранее никогда не участвовал в войнах и не командовал воинским подразделением даже и в мирное время, делая высокую карьеру по канцеляриям. Именно он станет одним из главных организаторов принудительного беженства, имевшего самые пагубные последствия для страны.

И можно отметить, что если в неприятельский плен к моменту Февральской революции попали до двух миллионов русских солдат и офицеров, то дезертиров насчитывалось в десять раз меньше. Это лишний показатель того тезиса, что русский солдат сдавался в плен (о «сданных» в плен и попавших в плен ранеными здесь не говорится) только после того, как исчерпывал в своем понимании все возможности к сопротивлению. Дезертирство — это предательство товарищей, это крайняя форма ответа на нежелание воевать. Предпринималась она, как правило, либо по крайнему неразумию (сосущая тоска по дому), либо по идеологическим мотивам (борьба с существующим режимом). Сдавшиеся же в плен — это последствия психологического слома человека, честно выполнявшего свой долг.

Проводя параллели, будущий военный министр последнего Временного правительства ген. А. И. Верховский в 1922 году говорил: «Однажды мне пришлось слышать рассказ одной старой бабы Тульской губернии: „Вот мой сыночек умный, не глупый, сдался немцам, теперь жив будет и домой вернется“. Вот разница двух психологии — рыцаря и тульской бабы: наличие и отсутствие понятия воинской чести. Если вы возьмете немецкого солдата 1-й мировой войны, то вы увидите, что немец не мог бежать с поля сражения, ибо это считалось бесчестным. Мать и жена выгоняли дезертира на улицу, ибо все общество, весь народ Германии не допускали мысли о возможности одному уклоняться от долга крови в то время, когда умирали другие. Бежать с поля сражения, оставить свою часть — это значит поступить бесчестно». [46] Цит. по: Не числом, а уменьем! Военная система А. В. Суворова. М., 2001, с. 317. Видно, что генерал Верховский не проводит разницы между дезертиром и добровольно сдавшимся в плен. С формальной точки зрения, а кадровый офицер может подходить только так, это правда. И тот, и другой оставили свои рубежи без последнего боя, своих товарищей без поддержки, свою страну в опасности гибели.