Уильям Салливан - Тайны Инков

Существует и другая известная версия об инкском пророчестве, независимая от повествования Гарсиласо. Впервые изданная в 1898 году, она не была доступна Прескоту. Это свидетельство так называемых кипукамайокс Ваки Кастро было написано в 1542 году, каких-нибудь десять лет спустя после конкисты. Кипукамайокс, четыре старых хранителей летописей при дворе Инков в Куско, поведали Ваке Кастро историю, весьма похожую на историю Гарсиласо: Уайна Капак, умирая от оспы, позвал к себе своего сына Атауальпу и сообщил ему, что чужеземцы, о которых ходили слухи, были виракочами, чем он хотел сказать, что они были «больше, чем просто людьми». Он, далее, предупредил Атауальпу, что его ждали великие испытания. Согласно кипукамайокс, Уайна Капак назвал испанцев виракочами, потому что они напоминали облик Инки Виракочи. Иными словами, эти местные информанты, как и Гарсиласо, связывали апокалиптическое видение Уайна Капака с Инкой Виракочей.

Хотя уже поэтому нельзя считать и далее строгой истиной характеристику точки зрения Гарсиласо как, говоря словами Прескота, «не подкрепленной свидетельствами современников», тем не менее оценка кипукамайокс остается открытой для той же критики, что и «одно лишь утверждение» Гарсиласо. Описываемый Гарсиласо эпизод подчеркивает тщетность попыток оценивать подлинность пророчества на основе того, что кто-то мог сказать. Гарсиласо рассказал, как однажды в детстве он спросил в Куско старого орехоне («большое ухо», относящееся к золотым шпулькам, носившимся на ушах инкской знатью), родственника своей матери, как могли инки, с таким численным и географическим преимуществом, оказаться побежденными горсткой испанцев. Старик утверждал, что Уайна Капак повелел своим людям служить испанцам, и повторил пророчество.

«Сказав это, он сердито повернулся ко мне, как будто я обвинял его людей в трусости и слабости, и ответил на мой вопрос, молвив: «Слова, сказанные нашим Инкой, были его последним обращением к нам и оказали более могущественное воздействие, чтобы поработить и лишить нас нашей империи, чем оружие, с которым твой отец и его спутники пришли на нашу землю…»

Но ведь старик мог сердиться как потому, что критика, скрытая в вопросе ребенка, была заслуженной, так и потому, что она была незаслуженной. С таким же успехом можно было бы черпать воду ситом. И все же… имелись определенные признаки — тут обряд, там топоним, частички и кусочки информации, рассеянной по всей хронике, которые вызывали во мне нечто подобное слабо вспоминаемым снам на пороге сознания. Там, где некогда проделки Лиса и величественная поступь небесной Ламы заполняли андское небо наследием Тиауанако, инки разглядели страшные объекты — «кого-то, кто поедает своих родителей», в то время как дальние покоренные племена также рассказывали повести о знамениях беды. Уарочирийский миф выглядит у ацтеков идентично, но только у инков он был переведен на язык смерти. Враз мысли сами возникли в моем возбужденном разуме.

В тот момент я на мгновение ощутил, как мне казалось, ужасное бремя и трагическую обреченность видения инков. Инкская империя была разгромлена таким непостижимым образом, что с тех пор немногим школьникам рассказывают о ее падении. То, что привлекло мое внимание, было настолько странным, что, казалось, парадоксальным образом подтверждало и потому подвергало опасности вероятность всего того, чему я, как полагал, научился. Испанские конкистадоры въехали в самое сердце эксперимента, не имевшего прецедента в истории человечества, — эксперимента, по которому современное воображение могло бы найти меру собственного обнищания.

Это был также эксперимент, который бросает вызов обычному историческому анализу. Масштаб этого смелого предприятия, буквально сверхчеловеческий, подрывал теории причины и следствия, полностью дискредитированные в наши дни. Более того, инки до конца будут утверждать, что имперские устремления составляли богом им предначертанную общественную службу. В наше время историческое исследование в значительной мере опирается на практику — политические, экономические и социальные переменные. С этой точки зрения, религия, понимаемая как особый интерес, становится явлением второстепенного значения, скорее функцией других факторов, чем побудительной силой сама по себе. И если такой подход проецирует современное стремление к власти, богатству и престижу на экран прошлого, то это только потому, что именно так оно всегда и было для человека или так нам говорят. Отклоняться слишком далеко от этой истины — значит снижать возможности трезвого мышления и утонченного анализа в отношении неизменности человеческой природы.

Конечно, я никогда не посмел бы написать заключительные главы этой книги, если бы не натолкнулся на особый миф, зарегистрированный в хронике, написанной священником Мартином де Муруа. До того момента я просто не имел никаких возможностей доказать то, в чем, как я подозревал, заключалась в буквальном смысле тайна инков. Это предание в том виде, в каком его сохранил Муруа, составляет инкское пророчество в его самой чистой форме. Составленное вне рамок технического языка мифологии, оно представляет, по моему мнению, один из наиболее важных сохранившихся до сего дня документов о происхождении Инкской империи.

Нижеследующие страницы начинаются с рассмотрения, с точки зрения традиционной истории, тех великих напряжений, как внутренних, так и внешних, с которыми функционировало инкское общество в начале 1400-х годов. Эти условия и составляют контекст, в котором возникло инкское пророчество. Они также представляют сочетание сил, которые способствовали величию инков. Остальная часть главы стремится показать, как действие именно тех сил, которые предвещали распад андской формы жизни в социальной сфере, одновременно было постигнуто и на небесной сфере. Именно это постижение породило инкское пророчество. Реакция на него, известная в истории как Инкская империя, является предметом анализа в главе 10, которая описывает меры, предпринимавшиеся инками, начиная с Инки Пачакути, чтобы всяческими средствами избежать того, что Инка Виракоча ощущал как неизбежность.

Мнение Гарсиласо о пророчестве Инки Виракочи выявил три элемента: возвращение Виракочи, распад андской религии и отрезок времени длиной в жизнь пяти поколений, в течение которых будут разворачиваться эти события. Условия, с которыми андское общество боролось в эпоху Инки Виракочи, дают правдоподобный во всех отношениях контекст для такого высказывания. Виракоча, бог крестьян, был в своем самом свирепом виде лишь богом возмездия. Опасные разлагающие силы повсюду в андском обществе в начале пятнадцатого столетия, к которым мы теперь обращаемся, не только оправдывали страх перед ужасными последствиями, но и сформировали те рамки, внутри которых такая катастрофа могла ожидаться. Состояние ожесточенной нескончаемой и все разрастающейся войны — противоположность учения Виракочи — было, по всем оценкам, преобладающей действительностью внутри и вокруг родины инков в начале 1400-х годов.